52
– Двое суток – и глаза уже прекрасно видят в темноте, мне лично ваша коногонка не нужна.
– Это хорошо, что не нужна, батарейки все равно сели…
Мальчики закладывали окна кирпичами, которые, оказывается, хранились в дальнем отсеке со времен строительства. Девочки завесили дверные проемы под комнатой М и кухней плотными покрывалами. Так можно было сохранить немного тепла. Потом все пошли наверх и перенесли в подвал диван, кухонную кушетку и три раскладушки.
Над городом гремели выстрелы, снаряд попал в дом Хаима и в сад бабушки Изи. В Комсомольском магазине вылетели огромные стекла.
– Хорошо, что был обстрел, и никто не пошел в магазин за хлебом, а то бы зарезало на кусочки, – прокомментировала Жанна.
– Стреляющие в нас заботятся о нашем здоровье, – согласился Ладо.
Перед тем, как вырубилась телефонная связь, Азиза успела позвонить домой и предупредить своих. Ночью они с Анико спали на одной раскладушке. Другие заняли Мадина и Жанна с детьми, на диване разместились Ладо и Сармат. Алиса легла на кушетку. Для папы и мамы хотели принести кровать Анико, но тут Давид заявил, что будет спать там, наверху, а мама может лечь вместе с Алисой.
– Скажи быстро, что ты пошутил! – потребовала мама.
Но папа не шутил. Он пожелал всем спокойной ночи и ушел. Мама, громко удивляясь такой беспечности при наличии пятерых детей и внука, тоже пошла за ним. Сармат и Ладо хотели взять пример с родителей, но папа развернулся на лестнице и сказал:
– Вниз!
И им пришлось вернуться на диван. Все, кроме Мадины, по очереди дежурили возле печки – чтобы огонь не погас, или не возникло задымления. Когда Ладо разбудил Анико сменить его, стояла полная тишина. Красный глаз мигал в дверце буржуйки, а больше ничего, глубокое подземелье. Анико проверила огонь, засунула в него чурку, закрыла дверцу и решила выйти на улицу, чтобы убедиться в наличии жизни снаружи. Она отодвинула старое одеяло, прибитое на притолоку, потом приоткрыла дверь. Мороз полоснул ее по лицу, но она все–таки вышла. Старая тута обледенела и постукивала по забору стеклянными ветками. В ее кроне сверкали звезды, и месяц давал немного света. Соседский дом как–то изменился. Анико не сразу поняла, в чем дело, и подошла поближе. Оказывается, они закрыли окна ставнями. Где они взяли ставни… Но это не спасет от снаряда, потому, скорее всего, Элиашвили тоже сидят в подвале. У них там сухо и уютно, деревянный пол и крашеные стены, на узких полочках до потолка много банок с вареньем и соленьями, корзинок и коробок с яблоками, на крючках под потолком висят чурчхелы, чернослив на нитке, горький перец – потому запах в подвале всегда волшебный. Может, отправить туда Мадинку с малышом? Пусть хотя бы они не простынут, не заболеют…
Анико вышла за ворота и постояла на улице. Есть какой–то незнакомый запах, скорее оттенок, а больше ничего не напоминает о безумии, обычная зимняя ночь…
Она вернулась в подвал. Там все–таки было тепло, все спали, даже не ворочались. Анико взяла свечку и пошла за дальнюю портьеру, внутрь подвала, где стоял мороз, и пахло цементом. Пока никто не видит, надо убедиться, что она там. Рука Анико нащупала ледяную пластинку на полу за прислоненной к стене старой рамой. Талисман Лиоры стоял на месте. Анико взяла его, потерла непонятные слова и поставила обратно. Ей стало намного спокойнее. Она вернулась к печи и сидела возле нее долго–долго, вспоминая и мечтая. Когда она поднесла будильник к печке, оказалось, что скоро семь часов, пора вставать в школу. Или не пора? Наверное, школы не будет. А так хочется учиться. Надо почаще запрещать детям ходить в школу, тогда они будут мечтать об уроках. Стреляющие в нас заботятся о нашем образовании.
Анико не хотела никого будить, но Азиза проснулась сама. Она привыкла рано вставать.
– Ты еще поспишь?
– Нет, не хочется. Будем вместе дежурить. Давай завтрак приготовим?
– В кухню пойдем?
– А зачем? Печка здесь, продукты тоже. Мы будем тихо. Я только в курятник сбегаю.
– Думаешь, куры несутся, когда говорят пушки?
– А куда им деваться, если приспичит.
Анико нашла в курятнике четыре яйца – действительно маловато. Может, боятся? Может, их тоже надо в подвал?
Азиза зажгла свечу и поставила кастрюлю с яйцами на печь. После яиц сварили макароны. Анико слила воду под забор и расколдовала окаменелые бурые листья.
Сверху спустились мама и папа, они притащили стол. Мальчики сбегали за табуретками. Теперь в подвале стало тесновато.
– Зато совсем как в общежитии, – сказала Алиса.
– Или в тюрьме, – добавил Ладо.
– Каждому своё.
Макароны с аджикой и кусочком яйца только пробудили аппетит. Нужно было готовить обед. Мама, папа и Сармат ушли на работу. Или на войну – как получится… Остальным запретили вылезать из подвала без острой нужды.
– Вот интересно, найти дрова для печки – это острая нужда? – спросил Ладо.
– А разве у нас уже кончились дрова? – испугалась Мадина.
– Пока нет, но они же не вечные. На дня два еще хватит, а потом что?
– Может, потом уже всё это кончится?
– Оптимистка.
Ладо всё–таки вышел и обратно не вернулся. Когда Мадина была занята кормлением, Анико посчитала дрова. Осталось мало. Ладо сказал на два дня, но он считал так, будто печка стоит наверху. А ведь в подвале гораздо холоднее, и топить надо больше, и ночью тоже. Дрова могут закончиться уже к завтрашнему утру. Она сделала веселый вид и прошла к выходу.
– Куда? – спросила Жанна.
– Я по нужде.
– Какой?
– В туалет, ну!
– Иди бегом…
Анико перелезла через забор и подбежала к дверям Элиашвили. Всё было заперто, окно кухни закрыто ставнями. Неужели они снова у дяди? Анико подошла к вентиляционной трубе и постучала по ней. Спустя несколько секунд послышался ответ. Якоб! Вскоре дверь открылась, и он появился на пороге. Похоже, он спал.
– Яша!
– Привет! Как дела?
– Ты что, спал?
– А что я должен делать в такое время. Заходи. Как ваши?
– Сидят в подвале. А ваши?
– И наши сидят. Спускайся.
Анико остановилась на входе в подвальную комнату, освещенную керосиновой лампой.
– Вот это да!
– Что? Ты думала, мы тут одни? Нет, нас много.
Анико раньше казалось, что подвал очень большой. Но теперь она поняла, что это была иллюзия. Вдоль стен лежали матрасы, а на них сидели или спали люди. Анико насчитала восемнадцать человек, не считая Лилли и еще парочки малышей. Хава тоже спала – на матрасе рядом с дочкой.
– Откуда они у вас, Яша?
– Это наши знакомые. Знаешь, в центре, где Еврейский квартал, очень сильно обстреливают. Не у всех есть подвалы. Кто–то в синагогу убежал, а другие – к нам. А у вас там тепло?
– Пока да, но нам нужны дрова. У нас осталось на один день. Потом придется рубить деревья в саду. А вдруг и они закончатся. Я боюсь за малыша. Ему только три месяца.
– Давай его к нам.
– Но у вас и так тесно. Куда еще Мадина поместится?
– Подвинутся, не волнуйся. Тут еще есть коридор, там тоже можно положить матрас. И дальше есть комнаты, под всем домом. Они, правда, совсем бетонные, но мы можем перевести туда мужчин, а женщины и маленькие дети останутся здесь. Места всем хватит, приходите все к нам. И матрасы еще достанем.
– Спасибо. Я поговорю с Мадиком. И с Жанной – у нее тоже малышка.
– Идем я тебе дров дам.
– Пока не надо, спасибо. У нас еще есть.
– А уголь?
– Угля нет и не было никогда. Он же… черный.
– Ну, извини. Зато он дает больше тепла, чем дрова. Идем я тебе ведро насыплю.
– Идем. Кто вам достал уголь?
– Бабушка! У нее же своя печка, и целый сарай угля. Она уехала, а мы ее уголь таскаем.
– Как она там – не знаешь?
– Знаю, нам от нее письмо передали, скандалит, хочет приехать обратно. Надеюсь, что сестра ее не пустит. Мама наоборот хочет к ней уехать.
– И ты поедешь?
– Я – ни за что. Я тебе говорил – у меня другие планы, я не собираюсь убегать.
– Кстати, я не совсем поняла про планы.
Якоб и Анико бродили по двору в поисках ведра для угля.
– Может, расскажешь еще раз, Якоб?
– Знаешь что, про такие вещи даже один раз говорить не стоит, а тем более повторять еще раз. У стен есть уши – ты в курсе?
– А у меня нет, – вздохнула Анико.
– Что ты имеешь в виду? Что ты все пропустила мимо ушей, которых нет?
– Нет–нет, я все слышала. Просто не поняла.
– Так это не ушей у тебя нет. А мозгов.
– А у тебя – глаз. Вон твое ведро валяется, на самом видном месте.
Анико сидела на заборе с ведром угля в руках, когда во дворе появился Сослан.
– Всё, Яша, спасибо, я дальше сама справлюсь, ты иди, пока меня Ладо не увидел, – быстро сказала она.
Якоб скептически поднял брови и пошел.
– Спасибо! – крикнула ему Анико.
– Кушай на здоровье.
Сослан подпрыгнул, подтянулся на локтях, вспрыгнул на забор, забрал у нее уголь и соскочил во двор. К счастью, Якоб уже вошел в дом и не увидел этого явления.
– На фига тебе уголь? – спросил Сос, протягивая ей руку.
– Я сама.
Анико спрыгнула мимо него на землю.
– Печку топить. От угля тепла больше.
– Я пришел за вами. У нас огромный подвал, утепленный, с водопроводом. Правда воды нет, но будет. И даже свет будет, мы с пацанами генератор делаем. Почти готов. Собирайтесь. Поехали, я на двух машинах.
– Тебя не разорвало пополам? Знаешь, мы не бездомные. Вон Жанну позови, у нее маленький ребенок. А я лично никуда из своего дома не уйду.
– Где предки?
– На работе
– Какая работа – все в городе закрыто.
– И больница?
– В больнице как раз аншлаг. Но эндокринологи там не нужны, нужны хирурги и психиатры.
– Сделай генератор для роддома, если ты такой умный, а то там…
– Я в курсе! Там уже без меня делают. Где твоя Жанна?
Он зашел в подвал, поздоровался и стал вглядываться в сумрак. Ладо хлопнул его по плечу.
– Здорова, братуха. Ты как ангел смерти с этими плечами. И почки грешников в ведре.
– Ну, ты совсем… На воздух тебе надо.
Жанна и Тамрико уехали к Габараевым. Больше никто не согласился. Мадина сказала, что в крайнем случае пойдет к Абрахаму на время обстрела, но жить ни у кого не останется.
– Пожила уже, с меня хватит. Дома и стены помогают.
– Тебя обижали у Зурабика?
– Никто меня не обижал, просто там есть хозяйка дома, а невестка – только послушный раб. Ничего своего, все вокруг чужое. Я там даже петь не могла. Голос как–то пропал, как в сказке, знаешь, где Русалочка свой голос отдала за любовь. Так и я.
– Мадик, ты и здесь что–то не поешь.
– В подвале?
– А что. И в подвале есть жизнь. Это же наш родной подвал, не чужой. Давай споем что–нибудь.
– Ну, давай. Пусть Илюха под музыку спит.
Они спели колыбельную на осетинском, потом на грузинском, потом на английском, потом Мадина пела одна на армянском и русском, Анико этих песен не знала. Зато потом она набралась смелости и спела колыбельную Хавы. Тут пришла Алиса, и Анико замолчала.
– Чего ты? Меня испугалась?
– Ты профессионал, а у меня медведь…
– Не наговаривай на себя, ты почти во все ноты попадаешь. Ты поешь как мама.
– Разве мама поет?
– Раньше пела, пока ты не родилась. Потом почему–то перестала.
– Я виновата?
– Когда у тебя пятеро детей, и один все время орет благим матом, то как–то не до песен. У Мадика вон один, и то петь не может.
– Только что пела.
– Серьезно? Мадинка! Давай споем всем бедам назло.
Анико потихоньку сбежала из подвала, когда они пели десятую песню. Уже захотелось тишины.
В городе не стреляли. Она поднялась в дом. В комнату Ж проникло солнце. Одежда валялась где попало, учебники вывалились из портфеля, в воздухе плавали пылинки. Анико решила всё убрать. Спрятать в шкаф, в стол, чтобы вещи не пылились и спокойно ждали возвращения хозяев. Она запомнила, где лежат учебники Алисы, а где ее, в какой мешок с трусами засыпаны бусы, собранные с завитушек вокруг зеркала, в какой колечки и цепочки, заколки, резинки и обручи для волос. Под швейной машинкой нашелся Алисин банан. В рукаве школьной формы – теплые колготки – то что надо! Анико отнесла находки вниз.
– Вот твой банан! Затеряла его в беспорядке, а меня бандар–логом обзывала!
– Ура! Мой миленький и любимый, мой спаситель!
– Ты меня имеешь в виду?
– Тебя тоже.
– Дай мне за это десять копеек, я свечку куплю в церкви.
– А кто тебя пускает в церковь, интересно знать? Это что – острая нужда?
– Да, представь себе. Мы освятим наш подвал, чтобы Аллах уберег его от бомбы.
– Ты что–то путаешь. Если Аллах – это в мечеть надо за свечками. А в церкви…
– Алиса, Бог един, какая разница. Дай десять копеек. Ну, ладно, семь.
– Возьми в моем портфеле. Только я не представляю, где он.
– Я знаю, где, а не только представляю, я его своими руками убрала на шкаф.
– Нечего было трогать его своими руками.
– А чем? Ногами? Хорошо, следующий раз…
Дом качнуло, рокот сдавил голову. Алиса зажала уши. Запахло пылью. Анико вдруг вспомнила про Азизу и похолодела. Где она? Но Азиза тут же появилась в углу. Она прилегла поспать, взрыв разбудил ее. За первым громом ударил второй, третий… Анико нашла в темноте Мадину и села рядом с ней. Алиса уже сидела с другой стороны. Илья, наверное, плакал, закутанный в одеяло и прижатый к маминой груди, но его не было слышно. Так они просидели почти час, пока не стало потише. Как только появился шанс, Алиса и Анико почти одновременно крикнули:
– Мадина, идем к соседям!
Мадинка помотала головой.
– Пошли, Мадик, у них подвал глубокий, там не такой грохот. И очень тепло, светло, сухо, – вцепилась в нее Анико. – Давай, вставай, пока далеко отсюда стреляют. Перебежим за полминуты, не бойся.
Мадинка наклонилась и не двигалась. Алиса вскочила и побежала к чайнику, принесла ей стакан воды.
– На, глотни водички и пойдем, пока снова не началось.
Мадинка опять помотала головой.
Подошла Азиза.
– Идемте, девочки. Все будет хорошо.
Мадинка послушалась ее и встала, так же сгибаясь над ребенком. Анико побежала вперед и выглянула наружу. Гремело где–то в районе рынка. Соседний дом был абсолютно цел, это главное.
– Можно! – сказала она своим, распахнула дверь и побежала к воротам.
Открыла дверь на улицу и сразу вернулась.
– Выходите, я пока перелезу и открою вам от Якоба.
Алиса и Азиза с двух сторон обняли Мадинку и повели к воротам. Анико перелезла через забор и хотела отпереть засов на калитке Элиашвили, но она и так была открыта. Тогда она бросилась к трубе стучать и вызвать Якоба. Ей показалось, что полчаса никто не открывал. Мадина и девочки стояли, прижавшись к стене дома у запертой двери. Наконец, она открылась, и появилась Хава.
– Ой, бедные мои! – воскликнула она и потащила Мадинку в дом.
Они все спустились в подвал. Хава закрыла за ними дверь, и тут Анико перевела дух. Наступила тишина. И тепло! Она прислонилась к стене и еще раз глубоко вздохнула. Хава отвела Мадину в уголок рядом со столом, на котором горела керосинка. Мадина села на кушетку. Незнакомая женщина протянула ей стакан с чем–то горячим. Но Мадинка пока не могла его взять, она дрожала. Илюха немного похныкал, нашел грудь и стал сосать. Тогда Мадина немного успокоилась, но руки все равно не разжимала.
– Вот возьми чай с молоком, тебе сразу легче станет, – говорила ей женщина.
Алиса взяла стакан и стала поить Мадину с ложечки. Анико поискала глазами Якоба, но не нашла. Хава махнула ей, чтоб она садилась на матрас в глубине комнаты – там спала маленькая девочка, она занимала только кусочек матраса. Анико присела рядом с ней и прислушалась. Изредка доносился гром, но совсем не страшный. Тут и правда глубокий подвал. Как будто строители дома предвидели обстрел города снарядами со Згудерских высот. Может, они были такими же мудрецами, как Лиора?
Хава присела рядом.
– У одной девушки тут температура высокая, – пожаловалась она. – Я ей даю малиновое варенье с чаем. А как там у вас? Где мама, папа, братья?
– Они ушли еще утром на работу. А где Ладо – мы не знаем. Он вышел куда–то и пока не вернулся. Если родители придут, а его нет дома, они с ума сойдут.
– Ай–ай–ай, какой он у вас горячий. Разве его удержишь дома.
– А где Яша?
– Он спит в соседней комнате. Мы ее убрали немножко, поставили кровать, они там с Абрахамом легли. Таскали мебель сверху, пока было тихо. А у вас дом цел?
– Дом цел, но стены так и дрожали. И грохот ужасный.
– Да, у вас подвала считай что нет, это не подвал, а просто земной этаж. А у нас – десять метров под землей, поэтому тихо. Дом еще до войны строили, наверное, знали, что война будет. А ваш строили уже после войны, когда люди думали, что теперь уже вечно будет мир. После такой войны…
– Да, наш совсем новый, ему всего двадцать лет. Папа хотел сделать летние комнаты на первом этаже… на земном. Полы положить, электричество провести. Но вечно не хватает денег.
– Ничего, еще успеет все сделать, когда закончится этот шурум–бурум. Абраша ему поможет. Давид Александрович никогда ничего не просит, а то бы он давно помог. Если бы знал, что вы хотите первый этаж сделать.
Анико умолкла. Кажется, он наболтала лишнего. И что теперь скажет папа. И где сейчас папа, мама, Сармат, Ладо? Надо же было им записку оставить!
– Хава, я пойду домой схожу. Мы никакой записки не оставили, родители не узнают, куда мы делись.
– Что ты! Я тебе не разрешаю даже на лестницу выходить! И никому не разрешаю! Родители сейчас домой не пойдут, они тоже укрылись где–нибудь. А если и пойдут, то первое где будут вас искать – это у нас. Сиди спокойно. Я сейчас молока вам погрею.
В тишине и тепле Мадина с ребенком проспали тринадцать часов. Обстрел продолжался всю ночь, но в подвале Элиашвили он стал привычным фоном, и на него мало обращали внимание. Только когда утром его совсем не стало, люди оживились. Некоторые решили выйти. Анико выспалась, встала и слонялась без дела от одной комнаты к другой. Азиза сидела на своем матрасе спиной ко всем, склонив голову, и молилась за всех, кто в море, как она выразилась. Якоб только поздоровался, на секунду и убежал мастерить что–то вместе с отцом и другими мужчинами. Алиса спала еще дольше Мадины, до полудня. Анико попыталась предложить свою помощь Хаве, потом Абрахаму, но все отправляли ее отдыхать. Анико легла и стала сочинять стихи. Они складывались легкие, неприлично–детские, хотя вокруг творилось черт знает что. Но благодаря этому черти чему Анико оказалась в одном доме с Якобом. Стреляющие в нас заботятся о нашей любви.
Скоро подморозит, лужи проберет,
В осетинской церкви будет крестный ход,
И в грузинской церкви – тоже крестный ход,
Ну а в синагоге – суфганийот*.
В пыжиках, овчинках, в дутых сапогах –
Иисус и Яхве, Будда, и Аллах, –
Спустятся в цхинвальский винный погребок,
Откупорят солнце, спрятанное в сок.
И в борьбе за самый остроумный тост
Проворонят Пурим, и Великий пост,
Рождество, хуралы, Рамадан, Суккот…
Скоро всенародный Новый год!
Вечером у Мадинки тоже поднялась температура.
– Я сейчас, – Хава полезла на верхнюю полку за новой баночкой малины.
Но Мадинка махнула рукой:
– Мне это не поможет, я себя знаю. Мне только аспирин или анальгин.
– Ты же кормящая, тебе нельзя! – настаивали женщины.
Кормящая послушно выпила два стакана чая с вареньем, съела большую ложку меда, но температура поднялась еще выше и доползла до 40 градусов. Тут уже все испугались. Хава пошла наверх искать лекарства. Но вскоре вернулась с пустыми руками. У нее остался только пектусин. Аптеки не работали, да и в городе раздавались залпы. Женщины стали обсуждать, кого из мужчин отправить за лекарствами по соседям. Анико невидимкой подкралась к двери, открыла ее и громко сказала:
– Я пойду домой, у нас полная аптечка! – и она тут же выбежала и помчалась вверх по лестнице, пока ее не остановили.
В одну минуту она перебралась через забор и легко взлетела по ступенькам. Тут она остановилась и прислушалась. Выстрелов не было, но в глубине дома, внутри густой тишины, что–то стукнуло и скрипнуло. Анико сняла сапоги и прокралась через коридор. Дверь в М была открыта, она заглянула. Луна освещала всю комнату, здесь было пусто. Анико пошла дальше и приложила ухо к двери. За ней точно кто–то ходил! Может быть, мама или папа, или братья? Но зачем они крадутся у себя дома? А вдруг просто кто–то из знакомых искал укрытие и залез в окно? Скорее всего, так и есть, надо узнать, кто это и чем ему помочь. Анико открыла дверь и вошла. Возле письменного стола стоял мужчина.
– Кто вы? – спросила Анико.
Человек обернулся. Он был в капюшоне, тень падала на его лицо. Анико сделала несколько шагов вперед, чтобы рассмотреть его, и вдруг стала замерзать от страха. Она увидела, что это вовсе не знакомый, к тому же его лицо почему–то напоминает собаку. Открытый рот, вытянутый подбородок, покрытый шерстью, блестящие глаза. Анико хотела попятиться и убежать, но почему–то не могла шевельнуться. Существо посмотрело две секунды, потом повернулось и неторопливо вылезло в окно. Когда оно исчезло, Анико вдруг поняла, что в руках у него был телевизор, обмотанный веревкой! Поэтому оно так медленно двигалось. Она присела на мамину кровать. В доме побывал вор! В родном доме, таком открытом и беззащитном, побывал злой человек. Или не человек… Чудовище. Поток зла шел через открытые двери в окно. Анико заставила себя встать и закрыть его. Потом она зажгла свечку. Всё в комнате было открыто – ящики стола, шкаф, даже швейная машинка. Вещи и книги валялись на полу. Чудовище прикасалось к ним. Что теперь с ними делать? Анико постояла среди развалин, вспоминая, для чего она пришла сюда. Она увидела открытый сундук–аптечку и вспомнила. Все лекарства были перевернуты, вата разлетелась на комки. Анико осторожно разворошила эту кучу и отыскала палетку аспирина и баночку анальгина. Больше она ничего не стала трогать и пошла обратно.
Кажется, Хава и другие женщины ругали ее за то, что она убежала. Но Анико почти не услышала их. Она только пробормотала
– Да–да, пожалуйста.
Отдала лекарства и пошла на свой матрас. Все занялись лечением кормящей. Обсуждали, сколько можно выпить аспирина и анальгина, или лучше вообще не пить. Потом все–таки дали Мадинке таблетку аспирина и еще два стакана чаю. Постепенно температура у нее упала. Илюха сосал грудь, и с ним ничего не случилось после аспирина. Все успокоились и постепенно улеглись спать. Анико не могла уснуть, она думала о воре и о том, что от страха не сумела задержать его. А главное – ушла и совсем забыла оставить записку родителям.
Среди ночи она вдруг проснулась. Ей показалось, что слышится музыка. Но здесь – откуда ей взяться? Она встала и вышла в коридор. Звуки шли откуда–то из дальних помещений подвала. В соседней комнате мужчины тоже спали. Она прошла через нее в другой коридор. Здесь музыка звучала чуть громче. Она двинулась дальше, ощупывая в темноте стены и косяки. Наконец за поворотом блеснул свет. Она вошла в маленькую комнатку. В уголке на пустом мешке сидел Якоб и тихо играл на флейте, глядя в нотную тетрадь. Он испуганно посмотрел на Анико.
– Я услышала музыку.
– А чего не спишь?
– Я видела вора у нас дома, когда ходила за лекарством.
– Не может быть! Кто это был?
– Я не знаю. Незнакомый. Мне кажется, не из нашего города.
– Он что–нибудь сказал? Он не трогал тебя?
– Нет, он забрал наш телевизор и вылез в окно.
Анико присела рядом с Яшей.
– Надо заявить в милицию, – сказал он.
– А как? Идти в милицию под обстрелом?
– Нет, потом, когда все успокоится.
– Мне кажется, его не найдут и даже не будут искать. Ведь милиция сейчас занята совсем другими делами.
– Да. Ты права. Но если ты запомнила его лицо, то сами его найдем в городе. Куда он денется.
– Яша, это был человек с собачьим лицом.
– Как это? Может, в маске?
– Нет, не в маске. По–настоящему. Я очень испугалась.
– Представляю. Ты сказала кому–нибудь?
– Нет, я вообще не могла говорить. Только вот тебе говорю.
– Ничего, пусть собачье. Это даже лучше, ни с кем не перепутаешь!
– Да… Поиграй еще, пожалуйста.
И Якоб стал играть. Анико придвинулась поближе к нему, и справа ей было жарко, а вокруг очень холодно. Свечка стояла на цементном полу. Музыка звучала очень глухо, ей было некуда лететь, но все равно красиво. Правда, она повторялась. Анико знала слова и стала напевать их потихоньку: коль–а–олам–куло–гешер–цар–меод…
– Мы готовы, – сказал Якоб. – Можно идти на паперть.
– Я так жалобно пою?
– Ужасно! Хочется подать тебе три копейки на хлеб с кабачковой икрой!.. Ладно, шучу, нормально поешь. Надо только немного смелее.
– Я просто замерзла.
– Так что же ты молчишь!
Якоб стянул с себя свитер и заставил Анико надеть его.
– Яша, ты остался в рубашке! Теперь тебе будет холодно.
– Ну, если будет, отберу у тебя свитер. Что, продолжим? У меня тут еще другие ноты есть.
– Конечно.
У Анико затекли ноги. Она встала и медленно пошла по каморке. Ее тень в лохматом балахоне текла по шершавым стенам, припадая на углах. Якоб разбирал мелодию, он смотрел только на ноты. Мелодия начиналась и обрывалась. Продолжалась чуть дольше и опять спотыкалась. Так продолжалось долго. Якоб поднял голову – Анико ходила. Она оглянулась на него, и он продолжил. Когда спустя полтора часа Анико устала и села, Якоб уже играл всю композицию от начала до конца. Как только он закончил и положил флейту, Анико сняла свитер и быстро надела на него.
– Зачем! Я не замерз.
– Мне очень нравится эта музыка. Играй еще, тебе же надо закрепить. А я ходила, и мне стало жарко.
Якоб играл. Анико сидела вплотную к нему и ни о чем не думала, только видела перед собой огромные картины неба и гор, откуда–то сверху. Вдруг Якоб сказал:
– Плохо звучит. Здесь слишком тесно, потолок низкий. Звука нет.
– Ну, что ты! – Анико даже немного рассердилась. – Разве ты не слышишь, какой отличный звук. Даже потолок поднимается. Играй еще.
Но Якоб больше не мог играть. Он положил флейту на ноты и откинулся на стену.
– Нам надо идти в комнату.
– Хорошо, только давай посидим еще полчаса.
– Пять минут.
– Пятнадцать.
– Ладно, десять. Если возьмешь обратно свитер.
– Ни за что. Мне тепло, даже жарко! Давай сидеть тут до утра.
– Мы не знаем, может быть, уже и есть утро. И все проснулись и нас ищут.
– Нет, я знаю, что все спят. Ты послушай, какая тишина.
Они стали слушать.
– Наверное, да, слишком тихо. И еще свечка кончается, – сказал Якоб. – Надо идти. А то заблудимся в темноте.
– Якоб, я не хочу уходить отсюда. Никогда.
– Мы в любое время можем вернуться и еще посидеть.
– Ладно, договорились.
Когда они пришли в комнату, там было тихо. Горела керосиновая лампа, люди спали, будильник показывал 4 часа утра.
– Ложись спать, – прошептал Якоб. – Я пойду. Увидимся завтра.
Новый день принес настоящего раненного. Сначала всех разбудили гулкие удары по трубе. Хава побежала наверх и сразу вернулась, оборачиваясь назад: вслед за ней спускался Абрахам, на плече которого висел очень бледный и слабый пожилой человек. Он шагал сам, но постоянно опускал вниз голову и закрывал глаза. Женщины подхватили его и положили на свободный матрас. Он упал навзничь и тяжело вздохнул. Анико узнала этого человека – он работал таксистом и возил пассажиров в Орджоникидзе через Рокский тоннель.
– Хотел рано утром уехать с семьей на север, забрал на базе машину, но не доехал до дома, у нас на углу его шмальнули из зенитки, – рассказал Абрахам.
– Зря я фары включил, – заплакал шофер. – Кто теперь их увезет, кто… в подвале сидят третий день… У матери давление…
Азиза и Хава забинтовали ему голову. Но на бинте скоро проступила кровь.
– Я сейчас его отвезу в больницу, – сказал Абрахам.
Хава испуганно посмотрела на него, но промолчала. Абрахам пошел выводить машину со двора, а трое мужчин подняли таксиста и медленно понесли наверх. Он совсем ослабел и даже не стонал. Женщины проводили их до лестницы и стояли в испуге, глядя вслед. А Якоб потихоньку крался вверх по ступенькам, словно верил в свою невидимость.
– А ну стой! – взорвалась Хава. – Как не стыдно! Человек умирает, а тебе в партизана поиграть захотелось!
Якоб вернулся вниз. Один из мужчин тоже вскоре вернулся – за своей курткой.
– Там абсолютно тихо, – сказал он. – Не волнуйтесь, мы нормально доедем и сразу назад.
– Зарину из больницы привезите, – спохватилась Хава. – Она пешком, наверное, боится идти.
– Найду и привезу, – пообещал мужчина.
– Я тоже пойду с вами, – вдруг сказала Азиза.
Он удивленно оглянулся на нее.
– Мне надо в больницу, – пояснила она. – Если нет места в машине, я пешком пойду.
И она спокойно стала подниматься по лестнице.
Женщины зашумели. Но Азиза поднялась и вышла.
Мужчина пошел следом. Анико бросилась за ними, но Хава поймала ее.
– А что – ей можно, а мне нельзя? – возмутилась Анико.
– Она старше, – сказала Хава.
– Какой старше! Ей тринадцать!
– Правда?
Хава отпустила Анико и побежала наверх. Но вскоре она вернулась и растерянно сообщила:
– Уже уехали. Так быстро, как будто тени. Почему ты не сказала, что ей тринадцать, Аннушка? Я бы никуда ее не выпустила. Я думала, что ей уже шестнадцать.
– Хава, это же моя одноклассница.
– Да. Действительно. Я как–то не подумала. Что я теперь скажу ее родителям! Отпустила ребенка под пули!
И Хава опять побежала на улицу. Но тут две женщины остановили ее и стали убеждать, что догонять машину глупо. Лучше подождать, пока Абрахам вернется, и тогда уже ехать ловить Азизу.
Анико затаилась в углу. Она решила сбежать из подвала, как только все успокоятся и перестанут за ней следить. Для отвода глаз она даже стала играть с малышкой Лети, с которой разделяла один матрас. Анико сделала для нее и себя кукол из носовых платков. Лети пищала от восторга. В разгар игры к ним неожиданно подсел Якоб. Анико слегка остолбенела от удивления. Он сделал вид, что игра завлекла его, но Анико прекрасно понимала, что ни один парень просто так не будет сидеть рядом с девочками, которые играют в куклы. Когда Лети стала оглушительно петь, изображая Тамару Гвердцители, Якоб, с улыбкой глядя на нее, сказал:
– Я знаю второй выход из подвала. Мы можем уйти ночью. Когда все уснут.
От радости Анико стало жарко.
– Хорошо, – кивнула она.
Подошла Лея, мать Лети, она протянула Якобу и Анико по куску хачапури и растроганно погладила их по головам.
– Спасибо, что играете с моей девочкой, а то она так скучает.
Днем она выходила в кухню помогать Хаве с обедом. С улицы не слышалось ни звука. Абрахам приехал, он отвез раненого в больницу, но Зарина ехать домой отказалась, она дежурила в реанимации. Азиза доехала с мужчинами до больницы и там заявила, что она сестра милосердия. В монастыре их учили этому делу. Зарина отвела ее к старшей медсестре больницы и оставила там «до выяснения обстоятельств». Анико обиделась: вот так просто взять и уехать, не сказав ни слова! Теперь Азиза будет работать в военно–полевых условиях, как настоящая героиня, а подруге не предложила. Анико решила, что это подлость. Но зато ночью они с Яшей тоже сбегут на настоящее дело. Правда, пока не известно, на какое именно. Может, предложить ему тоже отправиться в больницу на работу? Или в отряд гвардейцев? Правда, нет никаких шансов, что их возьмут – разве что начнется обстрел, и тогда придется оставить их в отряде на какое–то время. А потом, когда они себя покажут…
Обстрел действительно начался – неожиданно, когда Хава заправляла суп жареной морковью и сельдереем. Анико домывала в тазике посуду, и он вдруг подскочил на столе, и по грязной воде пошли неровные круги.
– Вниз, вниз, вниз! – испугалась Хава.
Она сняла кастрюлю с печи, схватила тазик и выплеснула воду на угли.
– Беги вниз! – кашляла она, отмахиваясь от дыма. – Чего стоишь, не стой!
– Без тебя не пойду. Пошли вместе.
– Вот сейчас получишь мокрой тряпкой! Иди!
Но Анико спокойно дождалась ее в подрагивающей кухне и спустилась только вместе с Хавой. Они даже принесли с собой немного недоваренный суп. Лили уже ревела по маме и колотила пластмассовой куклой каждого, кто пытался подойти к ней. Якоб куда–то исчез. Анико стала искать его в разных комнатах подвала, но ни его, ни Абрахама не было. Неужели он ушел один! И вдруг они оба появились откуда ни возьмись – мокрые, грязные и мрачные. На вопросы женщин Абрахам пробурчал в ответ, что они ремонтировали самую дальнюю комнату. Хава покосилась на него, но ничего не сказала. Они вытерли грязь полотенцем и сели вместе со всеми есть суп. Его точно хватило на восемь человек. Кастрюля опустела. А из города доносились глухие взрывы и еще какой–то веселый рокот.
– Мне кается, что–то стрекочет? – спросила одна из женщин. – Или у меня уже ум за разум зашел…
– Это вертолет, – отозвался Абрахам. – Выискивает огневые точки в городе и стреляет.
– В точки?
– В кого попало.
Все притихли. Небесный стрелок, от которого не скроют каменные стены, заставил с новой силой переживать за своих близких, которые остались там, на улицах.
– Откуда они взяли вертолет?
– Что ты, Индира, как маленькая. У них милиция, армия…
– Армия государственная.
– А милиция не государственная?
– Я уже не знаю… Где бандиты, где государство…
– Это сейчас одно и то же. А Горбачев, наверное, сам бандит, поэтому он им позволяет делать с нами все что хотят.
Абрахам не вмешивался в дамские разговоры, он сидел за столом, опустив глаза, и огонь большой свечки, стоявшей на полке у него за спиной, превращал его голову в тучу на закате солнца. Когда звуки снаружи утихли, он вдруг встал и пошел к выходу. Хава вспорхнула за ним. Он что–то шепнул ей и ушел. Хава стала собирать посуду со стола, Якоб и Анико помогали.
Когда Анико пошла на свой матрас, Якоб тихо сказал ей:
– Поспи, а то ночью не придется. Вечером я за тобой приду.
Она послушно легла, но спать не могла от волнения. К тому же Летико лазала по ней и устраивала постельки для кукол у нее на голове. Якоб с отцом отдыхали за стеной, женщины нянчились с Илюхой и Лилли. Ожидание превратило время в невыносимое болото. А когда Хава пошла наверх за сыром для «чаю попить», то вернулась она вместе с Зариной. Анико вместо радости испытала шок.
– Где тут мои птенчики? – спросила Зарина, разглядывая лица при свете свечи.
Анико спряталась за Лети и сделала вид, что спит. Зарина отыскала всех птенчиков, забрала на руки внука и сказала, что все идут домой, кроме Мадины и малыша.
– Зачем! Что вы, здесь им всем хорошо, они и так у себя дома, никуда не пущу! – запричитала Хава.
Но Зарина пела, что дома тоже сейчас неплохо, уже не стреляют, можно даже вылезти из подвала и жить как люди.
– А если опять начнется, мы сразу прибежим, – успокоила она Хаву.
– Тогда мы тоже пойдем домой, – заявила Мадинка. – Если всем можно, то и мы тоже хотим домой как люди!
Зарина подумала и согласилась, чтобы пошли все.
– Надо только Аннушку разбудить, – добавила она.
– Да она не спит! – воскликнула Алиса. – Только что сидела и что–то писала.
– Вот внутренний враг! – подумала Анико и крепче зажмурилась, уткнувшись в локоть.
– Оставьте хотя бы ее, – попросила Хава. – Она тут лучше всех себя чувствует, они с Яшей играют.
Анико вдруг показалось, что она двухлетний ребенок и спит в одной кроватке с Якобом.
– Ну, хорошо, – растаяла Зарина. – Пускай побудет еще до вечера. Вечером я кого–нибудь из мальчиков пришлю за ней.
– Вернулся Ладо? – спросила Хава.
– А они с Джубой меня и привезли – разве не слышно было?
– Мы думали, это бомбежка.
Вскоре смех и голоса стихли. Анико открыла глаза и выглянула из–за спины сидящей Лети.
– Вылезай, – громко шепнула она ей. – Ушла твоя мама.
В комнате все засмеялись. Но Анико было не смешно. Вечер – понятие растяжимое. Зимой в пять часов уже глубокий вечер.
Она села вместе со всеми за старый деревянный стол, накрытый вышитыми салфетками. Женщины сплетничали про всех соседей, начиная с девяностопятилетней бабушки на углу Московской и Тбилисской и заканчивая директором рынка из трехэтажного особняка в конце улицы. Их вдохновению не было конца, и Анико на время забыла, что находится в подвале. Если бы не тишина вокруг комнаты, можно было подумать, что это обычная домашняя посиделка, просто вырубилось электричество. Она почувствовала, что ее клонит в сон, переползла на свой матрас и уснула. И сразу же увидела, как Бамбук, почему–то растолстевший, трется головой о ее плечо и говорит человеческим голосом: « Анико, дай мне поспать на твоем месте, а тебе пора.» – «Вот ты наглый стал!» – возмутилась Анико и проснулась. Было темно и душно.
– Ты что, Аннушка? – услышала она голос Якоба.
Он сидел возле нее, почти невидимый, и трогал ее за плечо.
– Прости, – пробормотала Анико. – Я это не тебе.
– Что не мне?
– А что я сказала?
– Ты сказала: муму! Это звучало оскорбительно, но я тебя прощаю, потому что сейчас нам пора идти.
Анико сразу вскочила.
Якоб взял со стола керосиновый фонарь и посветил вперед.
– Пальто свое накинь.
– Пальто? А оно дома.
– А как ты сюда пришла?
– Вот так, в джинсах и кофте.
– Ладно, я в той комнате папину куртку возьму, а ты мое пальто надевай. И шапку. И пошли.
Они миновали уже знакомые коридоры и комнатки и оказались в самой дальней, почему–то очень грязной. Тут Якоб остановился у небольшой двери, обитой жестяными листами, и повернулся к своей спутнице.
– Не испугаешься?
– Слушай, я уже испугалась, раз ты так спрашиваешь.
– Не бойся, это обычный подземный ход. Там ничего страшного нет, просто… это… неуютно. Знаешь, сыро и холодно. И темно. Но с фонарем нормально. Я ходил уже не раз, и ты не бойся, я там все знаю.
– Ну, ладно. А куда мы пойдем?
– Пойдем прямо, прямо и попадем к бабушкиному дому. Мы с мужиками тут уголь таскали из бабушкиного сарая. Но сейчас нам туда надо не за углем. Рядом с домом есть старые могилы, там хорошая земля, святая. И много глины. Я уже натаскал целую кучу. Завтра может опять начаться обстрел, поэтому я решил сегодня, пока затишье. Но если будут стрелять, то мы сразу к бабушке в подвал спрячемся, не переживай. Главное – сделать его.
– Кого, Яша?
– Я же тебе говорил – помнишь? Про Голема.
– Я помню. Легенда такая.
– Я тебе про сейчас говорил, а не про то, что тогда, сто лет назад! Я сделаю его, я знаю, как, но я не могу один. Мне нужен помощник.
Тут, наконец, Анико почувствовала страх. Она так испугалась, что ей захотелось сесть прямо на пол, покрытый комками земли.
– Яша, как ты себя чувствуешь?
– Отлично. А что? Ты не веришь мне?
– Я вообще не верю, что всё это происходит наяву.
Якоб вздохнул.
– Хорошо, – сказал он. – В принципе я справлюсь и один. Так даже лучше, наверное. Ты меня прикроешь тут, скажешь, что я где–то здесь, в доме, ты меня только что видела, если вдруг ночью кто–то меня хватится.
– Я пойду с тобой.
– Нет, не надо, я дурак, не надо было тебя тащить на такое дело.
– Пошли.
Анико закрыла глаза и шагнула к жестяной двери.
– Стой, вернись назад в комнату и жди там.
– Ни за что!
– Иди, говорю!
– Яша, я не пойду. Если хочешь, будем стоять тут до утра и ругаться. Так даже лучше…
Якоб пробормотал что–то неприличное и рванул дверь. Из открывшейся темноты повеяло вспаханным огородом.
– Давай! – кивнул он. – Шагай.
Анико шагнула. Якоб вошел за ней и закрыл дверь.
– Ладно, давай я впереди пойду, – сказал он помягче.
Анико пропустила его. Якоб поднял фонарь над головой.
– Вот смотри – тут все в порядке. Стены крепкие, им триста или пятьсот лет уже. Мы только снизу дорожку расчищали и немного воздуховоды, потому и грязно. А там, впереди, вообще всё чисто.
Анико потрогала рукой потолок.
– Это цемент?
– Черт его знает. Наверное, триста лет назад не было цемента.
– И вашего дома не было триста лет назад, правда?
– На его месте был другой дом, маминого прадедушки Шауля, не дом, а целый дворец, он полквартала занимал. Но его сожгли в двадцатые годы.
– Почему? Я думала, выгоняли только осетин.
– Ну да, а нас решили просто пограбить по ходу дела. Так всегда бывает.
– Яша, а на месте нашего дома тоже был дом Шауля?
– Ты знаешь старый каменный забор за домом Хаима? На нем еще елка растет.
– Ну, знаю, конечно. Не елка, а сосенка.
– Один черт. Вот это была граница двора Шауля. За этой стеной вообще ничего не было, дом стоял на окраине. Дальше начиналось пастбище, там пасли скот. А у стены стояли каменные амбары, поэтому она сохранилась.
– А может, тогда и из нашего подвала есть подземный ход?
– Нет.
– Ну, а вдруг есть. Откуда ты знаешь.
– Я бы знал, можешь не сомневаться. Кроме того, на строительство такого хода нужно слишком много сил, причем, делали его в тайных условиях. А делать два хода из одного дома… Какой смысл?
Они шли по коридору. Анико иногда наступала Якобу на пятки, ей было спокойнее, когда она почти утыкалась носом ему в спину. Стоило отстать на полшага, и накатывал ужас перед узкой щелью впереди и сзади. Спустя минут десять откуда–то повеяло морозным воздухом.
– Это выход, Яша?
– Нет, это труба наверх идет, чтобы не задохнуться. Сейчас будет ниша с сокровищами. Вот смотри.
Справа в стене, выложенной булыжниками, появились толстые каменные полки с небольшими ящиками.
– Что тут? – спросила Анико.
– Тут есть вода и сухари. Хочешь пить или есть?
– Нет.
– Еще тут старые свитки из синагоги и кое–какие предметы оттуда же. Ничего интересного, вроде как исторические ценности. Хочешь посмотреть?
– Как–нибудь в другой раз, – сказала Анико и сама испугалась своих слов.
Ей точно не хотелось бы попасть сюда еще раз.
– Ладно. Может, на обратном пути покажу, если всё получится…
– Якоб… А если всё получится, то что будет?
Анико перестала бояться тоннеля, теперь ей стало жутко от того, что им предстояло сделать.
– У нас появится мощный защитник. И никто больше не будет стрелять по городу. И не войдет в город.
– А в сёла?
– Знаешь, если он получится, то можно сделать и еще одного или двух. Тогда и села будут под защитой. Поставить голема на каждой дороге. Пусть попробуют сунуться.
Анико замолчала, пытаясь переварить безумные идеи Якоба. Она и не думала, что этот послушный мальчик–музыкант затевает свою фантастическую войну. Может быть, он вообще сумасшедший, просто никто до сих пор этого не знал. Неужели он это всерьез?
Она не стала ничего говорить. В подземелье, где–то глубоко под городом не стоило беспокоить сумасшедшего, который был тут единственной надеждой выйти наружу. Но Якоб услышал ее молчание и обернулся.
– Послушай, – сказал он, остановившись. Тебе ничего не надо будет делать, только сторожить. Нельзя, чтобы кто–нибудь помешал, даже собака или кошка.
– И мышка? – жалобно улыбнулась Анико.
– Надеюсь, ты не боишься мышей? Тебе нужно просто быть рядом на всякий случай. Если со мной что–нибудь случится, ты закончишь писать за меня. Просто повторишь то, что напишу я. И потом прочитаешь вслух. Ничего сложного, правда?
На этот раз Анико испытывала к нему только жесточайший страх, и больше ничего. Она кивнула несколько раз, как паралитик. Якоб отодвинулся от нее, он выглядел расстроенным.
– Надо идти. Идем, – сказал он.
Анико захотелось плакать. Казалось, что подземный коридор уже никогда не закончится, никогда не будет возвращения обратно, домой, к маме… Она не закричала и не заплакала только потому что больше всего боялась Якоба. Но вдруг спустя несколько минут впереди появилась деревянная дверь. Якоб сказал:
– Мы пришли. Застегни пальто. Когда сразу выходишь на ветер, становится холодно. Анико почувствовала такое облегчение, что нелепо засмеялась. Якоб удивленно оглянулся на нее.
За дверью и правда стало так холодно, что Анико вдруг изменила свое отношение к тоннелю. Если точно знать, что у него есть выход, то ничего такого ужасного. Просто подземный ход. Земля, и в ней длинная дыра… Нет, все–таки сложно не думать об этом. А вдруг потолок обрушится – ведь ему триста лет. И тогда…
– Анико! Ты спишь на ходу? Я говорю, стой, дальше опасно, скользкий склон.
Она остановилась. Оказывается они уже пришли на задворки Еврейского квартала, на берег Леуахи. Анико увидела прямо под ногами черный мерцающий поток и попятилась. Якоб тянул ее за локоть.
– Что с тобой? Так испугалась, что ничего не слышишь?
– Нет, не слышу, задумалась.
– Ну да, самое время. Идем, только шагай прямо за мной. Он тут, за этими деревьями.
– Он?
– Будущий он. Я закончил его три дня назад, он уже застыл.
Анико снова стала трястись, даже зубы постукивали. Вокруг смыкалась тьма. Только свет фонаря и фигура Якоба, и черный занавес вокруг. Они остановились, и Якоб отдал ей фонарь.
– Смотри, чтобы он не погас. А то я не увижу где писать. Прикрывай от ветра.
– Чем?
– Найди чем! Не маленькая!
Никогда еще она не видела Якоба в раздражении, не слышала, чтобы он повысил голос. Можно было ожидать этого даже от Сармата, но только не от Якоба. Анико встала поближе к нему.
– Отойди!
Она отошла на два шага к дереву. Можно было бы повесить фонарь на удобную ветку, но Якоб сказал держать и прикрывать от ветра. Правда, Анико не знала, чем его прикрывать. Да и ветра почти не было.
Якоб вдруг повернулся к дереву, Анико вздрогнула, но он прошел мимо нее, опустился на колени и вынул из–под веток холщовый мешок. Анико наклонилась посмотреть, что там, но Якоб глянул на нее и произнес:
– Туда смотри. Чтобы никто не появился неожиданно.
– Ладно.
Ей казалось, что никто не может появиться вот тут, на задворках, рядом с могилами, ночью, в январе, во время войны, во время полного отсутствия электричества во всем городе… Разве что двинутый парень, вылезший из грязного тоннеля, и его тронутая подружка. Якоб энергично занялся работой, он явно не считал происходящее бредом. В мешке оказались две молочные бутылки, наполненные чем–то черным, кисть, массивный шпатель и еще два предмета – круглый и продолговатый – завернутые в марлевку.
– Вот кто Хавину марлевку спер, – подумала Анико. – А Хава ее искала для полотенец в подвал.
Якоб смахнул тонкий слой снега с холмика, и оказалось, что он покрыт брезентом и простынями, придавленными по краям кусками глины и земли. Простыни стояли, как листы чеканки, когда Якоб снимал их с холмика. Под ними лежал «он». В тесный круг света от фонаря вошли ноги и правая сторона с вытянутой вбок рукой. Якоб выложил даже пальцы, похожие на дула пистолетов. Анико посмотрела на эту детскую лепнину и немного успокоилась – просто куча мерзлой глины, местами с трещинами.
Она приободрилась и стала сторожить, как было приказано – слушала изо всех сил. Но кроме ровного журчания реки, ничего не слышала.
Якоб взболтал жидкость в бутылке, открыл ее и взял кисть.
Потом он сел возле глиняной скульптуры и немного посидел. Спустя минутку Анико услышала, как он говорит ровно и тихо. Некоторые слова Анико знала – Адонай Элоейну, Адонай Эхад, Шаддай, коль а олам, барух, эзрат а шем… Очевидно, Якоб молил о помощи. Анико поймала себя на том, что и она повторяет слова из молитвы, но просит, наоборот, о том, чтобы помощь Якобу оказана не была. Анико уже так долго испытывала страх, что как–то уравновесилась в этом состоянии и просто наблюдала, превратившись в часть дерева.
Якоб макнул кисть в черное и стал писать на застывшей глине крупные арамейские буквы. При этом каждую букву он произносил вслух несколько раз, потом произносил все написанные, потом писал и говорил всё сначала.
– Бет – Бет, Гимел – Гимел, Далет – Далет, Каф – Каф, Пе – Пе, Реш – Реш, Тав – Тав, – шелестело в ночи. – Мем – Алеф – Шин, Шин – Алеф – Мем, Бет, Гимел, Далет, Каф, Пе, Реш, Тав…
И еще поток слов, который казался расшифровкой мягкого рокота Лиахвы. Анико пыталась понять его, но ее мозг засыпал. Рука ее вдруг опустилась вместе с фонарем, она удивилась – оказывается, рука онемела от усталости, а хозяйка даже не заметила этого. Якоб не обратил внимания на то, что свет опустился, он продолжал монотонно говорить. Без нагрузки фонарем Анико почувствовала себя легкой и новой. Она огляделась по сторонам. Глаза привыкли к темноте и стали различать реку, камни и ветки по берегам, массивы домов слева, силуэты туч над городом. Ветер совсем стих. Анико даже показалось, что он превратился в какой–то антиветер, настолько неподвижен и тяжел стал воздух. Она попробовала пошевелить пальцами, и у нее зазвенело в ушах. Якоб уже передвинулся в тень, туда, где была голова земляной фигуры – Анико было страшно смотреть в ту сторону. Он взял предмет, завернутый в марлевку и развернул его. Предмет напоминал кукурузный чурек. Якоб, судя по звуку, засунул его куда–то в Голема. Потом он достал второй предмет – это был бумажный свиток. Он тоже исчез где–то в районе глиняной головы. И Якоб продолжил говорить свой камневатый текст. Голос его постепенно стал громче и ровнее. Он говорил без остановки, быстро и уверенно. Как будто репетировал заранее. Наверное, сидел один у себя в комнате и репетировал. И никто этого не заметил. Хоть бы Хава обратила внимание на то, что ребенок не в себе….
Внезапно Анико почувствовала движение рядом с собой. Она едва не вскрикнула, но от застылости у нее совершенно пропала способность реагировать действием. Рядом с ней стояла Лиора. Анико поняла это, еще не видя ее – по тишине появления. Она сразу успокоилась и обрела надежду. Она сделала движение к Лиоре, но та приложила палец к губам. Ее глаза выражали вдохновение, даже возбуждение. Она вовсе не собиралась мешать Якобу, Анико увидела это по ее лицу. Лиора опустилась на землю, села прямо на листья, присыпанные снегом, и поджала ноги. Потом жестом позвала Анико сесть рядом. Анико тоже села и поняла, до какой степени она устала стоять. Ей захотелось спросить у Лиоры сразу обо всем – и о том, что происходит в данный момент, и об озере, и о войне. Но Лиора вдруг сама сказала тихо:
– Я тоже однажды пыталась это сделать. Мне было восемнадцать лет, мой отец умер, я была одна на свете и придумала единственный способ найти себе помощника и защитника. Но у меня ничего не получилось, я в последний момент испугалась.
– Может, и Якоб испугается?
– Нет. У него цели другие, он старается не ради себя одного, ради всех. Поэтому он дойдет до конца.
– Ты хочешь ему помочь?
– Нет, я уже не смогу, он ушел уже очень глубоко, видишь, он уже не здесь. Ему главное не мешать. Я просто хочу посмотреть. Такое не каждый день увидишь.
Якоб не слышал их шепота, он оставался рядом, но как будто за стеклом. А Лиора жадно глядела на него. Анико смотрела то на нее, то на Якоба и хотела вмешаться, прекратить… Как это так – уже не здесь! Так не может продолжаться! Но она не могла ни шевельнуться, ни произнести хотя бы звук. Что–то сковало ее. Из упрямства она собрала все силы и открыла рот – хотела громко крикнуть. Но ничего не вышло. Лиора, не оборачиваясь, приподняла руку и остановила Анико. А говорила, что не поможет Якобу!