Раздавленные на асфальте вишни смотрелись как пулевые ранения. Солнце уходило за горную гряду, и длинные тени тянулись через двор, словно щупальца спрута. Жара еще держалась, но прохладный ветерок со стороны реки был как обещание, что тиски ослабнут. Мы с Людвигом сидели на скамейке под вишней, курили и смотрели футбол.
Матч был в самом разгаре. Команда «В майках» против команды «Без маек». Над полем раздавались резкие, как удар хлыста крики: «Здесь!», «Пас!», «Открыт!», «Дай!», «Бля!»
Людвиг докурил сигарету и попросил у меня еще. Прикурил одну от другой, презрительно глянул на потных футболистов и сказал:
-Если бы не колено, я бы в сборной играл.
-Не начинай, по-братски, — я не был настроен слушать еще одну историю о загубленном таланте.
-Я серьезно!
-И я серьезно, только в нашем дворе можно сборную по «если бы не колено» собрать, а сколько таких дворов?
-В смысле я знаю, что так много кто говорит. Но большинство чисто языком почесать хотят, понтануться перед телкой или молодыми, я тебе как есть говорю, Романцев на меня приезжал смотреть, лично. В зале у нас на диване спал.
-Что?!
-Клянусь могилой пахана!
Против такого аргумента не попрешь, и Людвиг это знал. Отец его умер лет пятнадцать назад, от пьянства. При жизни он был непутевым папашей, и расплачивался за это после смерти.
Людвиг был вруном. Врал беззастенчиво и по любому поводу. Врал не из выгоды или злого умысла, а потому что не мог не врать. И при первых признаках сомнений по поводу его историй, клялся могилой отца.
Мы выросли вместе. Я жил в первом подъезде, а он в пятом. В детстве он рассказывал, что его отец шпион и работает под прикрытием в Китае. А по вечерам, мужики поднимали шпиона домой, в бессознательном состоянии, грязного и страшного.
-И что Романцев сказал?
-Помнишь, разговоры были, что Титова в «Баварию» хотят продать?
-Помню.
-Меня хотели на место Титова брать, а его продавать.
-И что?
-Пахан не дал, типа только в Алании буду играть, он же караул че за болельщик был; а потом травма и завязал я короче.
Людвиг жил с мамой, работал охранником в супермаркете и сторожем на стоянке. Как-то, когда я уже переехал, он позвонил, спрашивал за сколько можно взять пентхаус в «Москва-Сити». Я обещал узнать и не узнал, а он больше не звонил.
На поле, между тем, шли последние секунды матча. Игрок безмаечной команды подхватил мяч, на финте убрал двух соперников и с лошадиной прытью поскакал забивать гол. Прошел еще одного защитника, и элегантно подкинув мяч, перебросил его через вышедшего вратаря.
Зрители, в лице меня и Людвига, были в восторге. Вскочив со скамейки, он яростно хлопал в ладоши и кричал:
-Хорошо! Умеете пацаны!
Я ограничился скромными, но искренними аплодисментами.
Команды на поле обменивались рукопожатиями, тут же происходил разбор полетов. Кто-то принес воды. Курящие закурили.
Герой матча отделился от общей толпы и направился в нашу сторону. Заходящее солнце светило ему в спину. В огненном ореоле его кряжистая фигура смотрелась внушительно.
Среднего роста, с широкими покатыми плечами, и длинными, как у орангутанга руками. Мощная грудь и короткая мускулистая шея. Изуродованные уши будто приклеены к лысой голове. Сплинтер.
-Паанаехали – неумело пародируя московский говор, он обнял меня. От него пахло потом и шампунем.
-Привет, Вадим,- ему я был по-настоящему рад.
-Когда приехал?
-Вчера ночью, ты мне майку потом запачкал
-Изменила тебя Москва…-он разочарованно покачал головой.
Я рассмеялся:
-Да иди ты к черту!
-О! Слышал Людвиг? «Иди к черту»,- Сплинтер поднял указательный палец вверх, — интеллигентно, без матов, теряем пацана.
-В смыси в Москве же караул сколько педиков, — Людвиг живо включился в беседу, — я в моменте по делам там был, че-то в клуб закатил, туда-сюда, девочки, танцы. Так меня за вечер трое пидрил снять пытались, один даже деньги предлагал.
Людвиг был маленьким, сутулым парнем. Заостренное, как у крысы лицо и острые крысиные глазки. Кожа на лице была изрыта шрамами от прыщей. Все, что природа недодала ему в физическом развитии, она восполнила носом. Если бы мы жили у моря, с таким парусом Людвиг мог заниматься виндсерфингом. К сожалению, и не только из-за Людвига, мы жили не у моря. Мы жили у гор, и его нос бросал вызов всему Кавказскому хребту.
Мы синхронно его осмотрели, переглянулись и рассмеялись. Людвиг насупился и уже собирался клясться могилой отца, но Сплинтер его опередил:
-Да не переживай за Германа, он же не такой симпатичный как ты, Людо.
Я могу мило улыбнуться и пристойно рассмеяться, но когда я начинаю хохотать, создается впечатление, что морской котик, больной астмой, просит о помощи. Вот и сейчас по двору разнесся крик морского млекопитающего. На мой смех подтянулись остальные футболисты.
Приветствия, объятия, стандартные вопросы. Кого-то знаю, но много и незнакомых лиц. Закончив с обязательным ритуалом приветствий, мы со Сплинтером пошли в сторону нашего подъезда. Людвиг увязался следом.
-Давай я скупаюсь, и выдвинемся, погуляем.
-В центр?
-Куда по-кайфу, можем на машине до Кобани доехать, можем до центра пройтись.
-Давай на природу.
-В центре щас караул сколько телок, — из-за спины раздался голос Людвига.
-Ну езжай в центр,- не оглядываясь ответил Сплинтер.
-Да не, я с вами приколюсь. Телки никуда не денутся, а Герман денется,- гостеприимно заметил Людвиг.
Мы зашли в подъезд и поднялись на седьмой этаж. Уговаривать Сплинтера ехать на лифте, было бессмысленно, а ехать без него — стыдно. Мы с Людвигом еле дышали, когда поднялись, Сплинтер смеялся и рассказывал байки из зала.
Я знаю двоих людей, которые сами себе придумали прозвища. Сплинтер и Бучер, солидно звучит. Про Бучера отдельная история, а Сплинтер был крысой, обучавшей черепашек-нинзя премудростям восточных единоборств. В нашем дворе разворачивались настоящие баталии за право зваться Рафаэль, Микеланджело, Донателло или Леонардо. Никто не хотел быть Сплинтером. А потом в наш дом и мой подъезд переехала семья Вадима.
С малых лет Вадим занимался борьбой, рукопашным боем, боксом и дзюдо. Уже в тринадцать он представлял собой нано смерть-машину. Пьедесталы покорялись ему один за другим. Жизнь казалось простой и прекрасной, как левый боковой.
-Располагайтесь, — кухня была недавно отремонтирована, все было новое и современное. Дела у Сплинтера шли нормально.
-Вадим, ты ремонт по какому поводу сделал?- я всегда называл его по имени.
-Просто сделал и всё
-Просто у нас не бывает, это правило, сделал ремонт – значит скоро свадьба.
-Да, пахана женю,- усмехнулся он и пошел купаться.
Мама у Вадима была тихой, приветливой женщиной. Любила сына и уважала мужа. Как-то раз, проводив одного на работу, а другого на тренировку, приняла целую упаковку снотворного.
Сплинтера на похоронах не было. Нервный срыв отправил его в нокаут. Он метался в бреду, дома, под присмотром медсестры. Строго продержал сорокадневный траур и бросился во все тяжкие. Много раз Сплинтер вступался за меня на разборках, вот и я ему пригодился.
Утро мы начинали за гаражами, косяк в двоих, нафтизин в глаза и мы шли в университет. Одну или две пары перлись с прихода, потом шли в Комсомольский парк, рядом с институтом. В парке происходили совершенно не комсомольские движения. Там трахались, кололись, дрались, грабили и убивали. Наша бутылка водки, полуторалитроваягазировка, двести грамм соленых огурцов и лаваш смотрелись как пикник гимназисток.
-Герман, воды налить тебе? – Людвиг включил режим «Радушный хозяин». В чужой квартире это делалось с невиданным размахом и щедростью.
-Налей, коли не шутишь.
-Из-под крана, а бодрее любой «Перье» или «Эвиана», — гордость, с которой это произносилось, не оставляла сомнений, что Людвиг имеет непосредственное отношение к качеству воды.
Первый большой глоток. От ледяной воды заныли зубы и замерзли мозги. А вкус иправда другой. Без примеси металлических труб. Будто семью этажами ниже, в подвале дома, бьет родник. Выпиваю три стакана. В желудке тяжело и холодно.
-Ну че там в Москве, Герман? – Людвиг достал из вазы яблоко и впился в негоплохими зубами.
-Нормально всё, работаем… над собой.
-Да, в столице вся движуха. Ну ниче, я щас двадцать гектаров земли беру, буду картошкой заниматься, на картошке знаешь как подняться можно?
-Не знаю.
-Караул как! Брательник в прошлом году вложился, щас на «двести двадцатом» рассекает.
-Ну дай бог, Людвиг.
Замолкаем, тишину нарушает только ход настенных часов. Я сижу на стуле и ковыряюсь в планшете. Людвиг о чем-то задумался. Перебирает вопросы, для продолжения беседы, подумалось мне.
-А ты женится не планируешь? – угадал.
-Я три года как женат.
-В натуре?! – он всплеснул руками, — а чё я не в курсе?
-Свадьбы не было, просто расписались и всё.
-Так ты украл девченку? Красавчик, Историк! – «Историком» меня называли в глубоком детстве. Отец вместо сказок на ночь, рассказывал мне вторую пуническую войну. Я пересказывал битвы между карфагенянами и римлянами во дворе. Кличка на какое-то время прилипла ко мне, но не удержалась, соскользнула и исчезла в прошлом. Людвиг не давал ей кануть в забвении и называл меня исключительно «Историком»
-Ну, пусть будет украл,- я знал следующий вопрос и уже не хотел на него отвечать.
-А дети есть?
-Нет.
-Чё так? – ненавижу это сочувствие в лице и в голосе. Будто я резко заболел. В дверном проеме вырастает Сплинтер. В синей майке поло и светлых джинсах. Как всегда вовремя.
-Чё вы, лоботрясы, готовы?
-Всегда готовы! – с радостью отвечаю я.
Поздним январским вечером я провожал одну юную особу домой. Мы весело распили бутылку вина, были пьяны, счастливы и целовались на улице. Ледяной снежок неожиданно и болезненно ударился в затылок. По пацановским законам до парня с девушкой не докапываются. Пятеро упырей, недвусмысленно нас окружавшие, этих законов не знали. Я хорошо попал одному по носу, потом меня повалили, девушка завизжала.
Как и сейчас, тогда, в самый ответственный момент, на сцене появился Сплинтер. Буквально за две минуты посеял в рядах противника панику, сломал пару-тройку рук, раздал бессчетное количество поджопников. Он любит эффектные появления. Не удивлюсь, если и тогда он выждал, когда ситуация приняла крутой оборот, и только тогда вмешался. Моя спутница была так впечатлена, что на следующий же день ушла от меня к нему. Я убедил себя, что и сам хотел с ней расстаться, поэтому Сплинтер всегда появляется вовремя!
-Хонда нормальная тачила, но лучше бэхи всё равно машины нет.
Мы уже минут двадцать ехали молча. Тихо играла музыка. Свистел ветер за бортом. Шины шуршали об асфальт. Людвиг с заднего сиденья выразил свое мнение о зарубежномавтопроме. Поначалу мне казалось, что он будет лишним, но сейчас я был рад, что он поехал, хоть кто-то говорит. Наш с Вадимом разговор по душам не задался.
-Себе какую будешь брать? – Сплинтер задавал нужные, для продолжения беседы, вопросы.
-Да мне должны щас с Германии пригнать, «пятерку» блокфарную. Три года тачка в гараже простояла. Там на двигателе муха не еблась!
-И почем?
-7 кусков.
-7 кусков чего?
-Сплинтер, че ты как маленький? Чего?! Евро, конечно! –возмутился охранник и сторож.
-В стране кризис, а ты деньгами соришь.
-Да какой кризис, — Людвиг откинулся на сиденье, — это план Путина, скоро везде Россия будет.
-Ну подожди до того времени и тогда машину купишь, на растаможке сэкономишь.
-Да скока еще ждать? Мне тридцатник уже, а нормальной тачки под жопой не было, — расстроено поделился Людвиг.
-Да ладно не было? А «волга» с «мерсовским» мотором? – усмехнулся Вадим.
Как и все творческие натуры, Людвиг не запоминал собственного вранья, на чем его часто ловили. Но в таких случаях, с того света, на помощь приходил отец.
-Че за «волга»?
-Да ты прикалывал, что брательник тебе «волгу» свою подарил, а в ней мотор от «мерса». И на светофоре ты с «глазастиком» стартанул и схавал его, а хозяин «глазастика» тебе потом поменяться с доплатой предложил. – Вадим продолжал странно улыбаться.
-Не, Сплинтер, это по-моему Маратик рассказывал.
-Поклянись могилой пахана, что не ты это говорил! – Вадим будто играл в поддавки. Людвиг с удовольствием поклялся, и мы опять замолчали.
Хотелось курить, но Вадим не разрешает в машине. Город за окном сменился селом. Редкие фонари, собаки провожают нас лаем, фары освещают коров, глупых и загадочных. Шум реки становится ближе, скалы по краям дороги — выше, асфальт заканчивается, въезжаем на грунтовку.
Я открываю свое окно, и горный ветер врывается в машину, как подвыпивший ковбой в салун. Подхватывает документы с заднего сидения и бросает их Людвигу в лицо. Тот, размахивая руками, словно большая птица, пытается отбиться от бумажной атаки. Какое-никакое, а веселье.
Сворачиваем с главной дороги, сбрасываем скорость до минимума и пробираемся к воде. Приехали, наверное. Здесь от летнего зноя не осталось и следа. Глухо шумит в темноте река, холод пробирается под майку. Вадим глушит мотор, и последний отзвук цивилизации тает в разбойничьем посвисте ветра.
Из багажника он достает ветровку и толстовку, на выбор. Надеваю толстовку, и становится намного уютнее. Вадиму достается ветровка, а Людвиг согревается сигаретами. На природе и молчится лучше. Река так авторитетно ворчит, а ветер так по- хозяйски подвывает, что неловко даже встревать в их перекличку.
Делаю несколько глубоких вдохов. Проветриваю легкие от городского смога, аэропорта, сигарет. Звезды так близко, что кажется, если Людвиг резко посмотрит наверх, обязательно зацепит парочку носом.
Звезды навевают воспоминания из детства. Весь день носились сломя голову по району, вечером собирались на травяном пятачке за домом. Травили байки, курили тайком, хвастались и советовались. Постепенно пацаны расходились по домам. В конце концов, остались мы со Сплинтером. Долго пялились в небо и молчали. Я смотрел на миллиардыярких звезд и чувствовал себя маленьким и одиноким. Но рядом сидел Сплинтер, значит нас как минимум двое.
-А ты прилетел или приехал? – спросил Вадим.
-Приехал. – ответил я.
-Ну доставай, раз приехал.
Я и достал. Людвиг отказался, и мы раскурили вдвоем. Постояли, посвистели.Вадим сунул штакет подожженной стороной в рот и потянулся ко мне. Глазами спросил: «Готов?», я моргнул: «Всегда готов!». Паровоз полным составом входит в легкие. Остаток он скуривает тремя мощными затяжками.
На четвертом курсе университета появилась возможность перевестись в Москву, я согласился, Вадим отказался. Он бросил институт, продал отцовскую «десятку», открыл зал и начал тренировать. За короткое время молодой тренер стал известен на всю округу. Борцам он ставил удар, а боксерам борцовскую технику. Сам выступать отказывался. Когда один из его подопечных выиграл пояс в крутом коммерческом турнире, появились деньги. Его поддерживали в правительстве и ставили в пример молодым.
Я тем временем жрал кислоту, курил травку, пил пиво, женился, разводился и снова женился. Мой рассказ опубликовали в литературном журнале, и на радостях я сделал татуировку в виде печатной машинки. С тех пор прошло шесть лет, ни одного рассказа я больше не написал, а татуировка теперь смотрится как клеймо.
-Нормальная дрянь – всегда каменное лицо Вадима немного оплыло. Уголки глаз опустились, на губах глупая улыбка.
С моим отъездом он завязал с травкой и алкоголем. Снова я помог другу. Теперь он курил только со мной. Значит это его первый косяк за полтора года. Давно я дома не был.
-Вот я травяной кайф не понимаю, — Людвиг мерз, но не сдавался.
-Это потому что ты суетной, — сказал я.
-Тебя в детстве в чан с манагой уронили, вот тебе и мерещится что-то постоянно, — поддал Вадим
-Че мне мерещится?! – от холода Лювига совсем скрючило, и он был похож на злобного карлика.
-Духи, джины, бесы или кто там тобой управляет, — это старый прием. Вадим старался заболтать, запутать Людвига, чтобы приход не запутал его самого. Полтора года долгий перерыв. Представляю, как ему сейчас гнет мачты.
-В смысле?
-Ты разве не чувствуешь, что какая-то херня у тебя вместо жизни?
-Вот тебя кроет, Сплинтер, — Людвиг усмехался, но было видно, что ему не смешно.
-Меня сегодня кроет, а завтра отпустит, а ты что со своей жизнью будешь делать?
-Че ты докопался? Вон с Германом пообщайтесь, вы на одной волне.
-Хорошо, — дружелюбно согласился Вадим и повернулся ко мне.
-Ну, друг, что ты будешь делать со своей жизнью?
-Жить – отозвался я.
-Пиииип, неправильный ответ, жизнь надо строить.
-Тогда у меня свободная планировка.
-А у меня замок, орлиное гнездо.
-А у меня двушка на Тельмана, от бабки осталась. – добавил Людвиг.
От смеха болит живот. Людвиг то ли обиделся, то ли замерз и сел в машину. Я пытаюсь прикурить сигарету, но ветер гасит пламя зажигалки.
-Лучше бы напились, — Вадим смотрит куда-то вдаль. Может показаться, что он погружен в раздумья, но я-то знаю – зависает.
-Почему? – удивился я.
Мы с ним по-разному пьянели. Он становился нагловатым и быковатым, а я сентиментальным и чувствительным. Все наши алкопосиделки заканчивались разборками и интоксикацией. Я отвечал за интоксикации.
-Ну поговорили бы.
-Так мы разговариваем вроде.
-Не так. Как бухие бы поговорили.
-Я тебя и так могу спросить, Вадим, ты меня уважаешь?
-Ты понял, про что я говорю, не грузи.
-Ты говоришь о том, что алкоголь смог бы растопить лед, возникший между нами, после того, как наши жизненные пути разошлись. То есть мы конечно лучшие друзья, но видимся раз в два года, у каждого своя жизнь, особо не поболтаешь. – ветер стих и я прикурил сигарету. Табак догоняет, голова кружится, перед глазами плывет. Огромная, как колесо «Маза» луна выкатилась из-за туч.
-Да, — кивнул Вадим.
-Я неделю пробуду, побухаем еще, можем даже на трезвую голову пообщаться, только недолго.
-Договор.
-Че ты Клинта Иствуда включил? Чисто рубленые фразы кидаешь.
-Да меня накурило так, я в мыслях погряз. Не стоило мне курить.
-Вот щас обидно было – сказал я, и мы снова замолчали. Вадим боролся с приходом, я созерцал вселенную. Лунный свет затопил ущелье. Мощный поток реки как будто гарцует под естественным прожектором. На другом берегу растут ели, прямые и строгие, как почетный караул. Но самое главное — теперь видно горы. Точнее, теперь горы видят нас. Каменные великаны взяли нашу троицу в кольцо. Ветер затихает и слышно, как река ворочает булыжники. Если закрыть глаза можно подумать, что великаны приближаются, стягивая кольцо. Зря я закрыл глаза. Надо поговорить, тишина затягивает, словно зыбучие пески.
-Вадим.
-А
-Как ты?
-Меня убило, размазало, сплющило, — он и в правду шатался.
-Давай в машину сядем, — только этого не хватало.
-Не, там Людвиг, не хочу, чтобы он меня в таком состоянии видел.
-Тебе не по херу? – удивился я. Несмотря на предобморочное состояние, Вадим оставался щепетильным, как старая дева.
-Не по херу, я в депутаты городского совета щас баллотироваться буду, — ответил он и присел на камень.
-Так Людвиг теперь твой электорат?
-Ты тоже, прописка же у тебя старая?
-Старая, — подтвердил я.
-Приятно познакомиться, я депутат городского собрания от 43 микрорайона, буду представлять интересы своих соседей и сограждан в городской думе. Рассчитываю на плодотворное сотрудничество и полную прозрачность решений. Молодая кровь в политике! – как стихотворение рассказал. Сидя Вадим выглядел почти нормально.
-Внушает, сам придумал?
-Рекламщиков нанял, у нас контора новая открылась
-Пиарщики?
-КВНщики, закончили играть и рекламное агентство открыли.
-Серьезный подход, музыкальное домашнее задание в предвыборных дебатах это и в правду свежий взгляд.
-Да заткнись ты, — спокойно ответил Вадим.
-И когда выборы?
-Через два месяца, ну там уже порешали, по любому я в думе буду. – гордо ответил Вадим и откинулся на камне, как на кожаном кресле.
-Поздравляю
-Спасибо, уф, чуть попустило, а я прикинь, что за измену поймал, будто мне чёрт нашептывал, типа херня вся моя жизнь, и достижения и спорт, и выборы и всё.
-Надо поболтать, разогнать дурман по крови, а то он в мозгу застаиваться начинает.
-А я еще и умоюсь, для бодрости, — сказал Вадим и пошел к реке.
Я окликнул его:
-Вадим, — он обернулся.
-Не слушай черта.
-Ты испугался, что я в реку прыгну? –впервые за вечер он по-настоящему развеселился.
-Да.
-Серьезно?
-Клянусь могилой Людвига пахана, — ответил я.
Вадим рассмеялся и ушел умываться. Вернулся бодрым, с каплями воды на лысой голове.
-Переезжай обратно, — предложил он, — я тебе помогу с работой, жить есть где, всех знаешь, все тебя знают, родители здесь, да и детей лучше дома растить.
-У меня нет детей.
-Заводить тоже лучше дома.
-Пока я не готов вернуться. – сказал я.
-И сколько ты по съемным квартирам будешь готовиться?
-У нас жизнь напрокат, а ты о квартире переживаешь.
-Ну прости нас приземленных и меркантильных, куда нам до просвещенного кислотой Германа.- зло и трезво отчеканил Вадим.
-Ты же не жил нигде кроме Владика, а так уверенно рассуждаешь.
-Я же добиваюсь чего-то здесь, двигаюсь вверх, деньги зарабатываю, бля, даже людям помогаю, я могу рассуждать уверенно.- он рубанул рукой воздух.
-Месяц назад я сказал Тине, что живу лучший период жизни. Опережая твой вопросскажу, говорил я это абсолютно трезвым. У меня есть женщина, кошка и мечта. Я ничего не хочу менять.
-В 20 лет это круто звучит, а в 30 надо предъявить миру что-то материальное.
-Мы с этим миром в расчете, — я улыбнулся.
-Знаешь, почему я на тебя клинюсь? – спросил Вадим.
-Почему?
-Потому что, когда я накурился, мой черт шептал мне, что ты лучше и правильнее меня живешь. А ты говоришь «не слушай черта», а вдруг он правду говорит? – расстроено сказал он.
-Не слушай черта, Сплинтер, — уверенно сказал я.
Своего, который нахваливает мне Вадима, я полностью игнорирую. Покурил еще одну сигарету, и мы пошли к машине. На заднем сиденье, свернувшись калачиком, спал Людвиг. Герман укрыл его своей ветровкой, и мы поехали домой.