ваших произведений с широкой публикой!
Глава 9
9
В праздничное утро Анико позвонила Сослану.
– Ты спишь, да? А я из–за тебя не спала всю ночь!
– Приятно слышать…
– Ты обманул меня!
– Я?!
– Зачем ты сказал, что Лейла танцует с мальчиком? Я поверила и не вернулась, а ей нужна была моя помощь! Из–за тебя я оставила человека в беде!
– А что с ней случилось?
– Ничего! Врунишка!
– Да что случилось?
Анико бросила трубку. Мама стояла в дверях, закутавшись в халат, и пыталась открыть глаза.
– Я щас! Ничего не говори и ложись спать! – быстро сказала ей Анико.
Зарина закрыла глаза и пошла обратно в комнату. Анико накинула Мадинину куртку и побежала на улицу. Не смотря на весенний свет, румянивший небо, было морозно. Анико поежилась – не отложить ли это дело? Но позже не будет времени! И она побежала к Лейле домой.
Собака встретила скандалом ее голову, выросшую над забором, но потом узнала и подошла поближе, бешено мотая задом. Анико перелезла через забор и на носках подкралась к Лейкиному окну. Она постучала. Белка негромко гавкнула. Вскоре за стеклом показалось бледное лицо. Лейла открыла окно.
– Вай ме! Кто это? Cон? Что произошло?
– Можно я залезу? Холодно!
– Конечно, будь как дома.
– Хорошо, что у вас окна низкие, – пыхтела Анико, карабкаясь на подоконник.
Собака залаяла, пытаясь заскочить следом, но Лейка закрыла створку.
– Поздравляю тебя с праздником! – сказала Анико, стуча зубами.
– Спасибо. И тебя тоже. Желаю тебе красоты, здоровья, счастья… Слушай, ты совсем сумасшедшая? В пижаме пошла! Сними куртку и ложись скорее в постель.
Они вместе влезли под одеяло, и Лейла поплотнее укутала ее со всех сторон.
Анико стала потихоньку оттаивать. Внезапно ей показалось, что весь дом навалился на глаза, и ей пришлось приподняться на руке, чтобы не отключиться.
– Прости, что вчера так получилось. Понимаешь, я поверила одному человеку. А еще меня подвергли критике Каркар и завуч…
– Я понимаю. Ты тоже меня прости.
– За что это?
– За то, что я так расстроилась. Ну, подумаешь, ничего страшного же не случилось.
– Ты слишком добрая, Лейка. Дети сядут тебе на голову.
– Что еще за дети?
Но Анико не успела ответить – она провалилась в пуховую подушку и очнулась только через два часа, когда вода с крыши ударилась о жестяной подоконник снаружи.
– Где я? – испугалась Анико, разглядывая розовые ламбрекены и вазу с мимозами на окне.
Потом она вспомнила и вскочила.
– Лейка! Меня уже ищут, наверное! Надо идти!
Но Лейла крепко спала, уложив ладошки под щеку. Анико вылезла из окна и побежала домой.
Мама как раз встала и первой заняла ванную. Мадина сидела в прихожей на докторском диване, чтобы никто не влез без очереди.
– О! Моя куртка пришла! – зевнула она. – Откуда?
– Да так, гуляла.
– В пижаме? Надеюсь, не на улице?
– Нет, конечно, просто на гэлери вышла.
– И как там погода?
– Уже тает.
Предстоял тяжелый день. Еще неделю назад были закуплены на базаре мука, творог, сыр, сметана, какао, мясо … В запертой тумбочке на гэлери пряталось от Бамбука купленное на талоны всей семьи сливочное масло. Предстояло превратить всё это в праздничный стол. Когда Анико думала об этом, у нее вырывался стон. Зачем нужны такие скучные занятия, зачем?.. Но, может быть, вечером зайдут поздравить соседи? Тогда всё не зря! Только вот ждать и надеяться целый день…
– Анико, ты встала? Иди, принеси из подвала зелень и орехи.
– Мама, можно хотя бы переодеться?
– Посмотрите на нее, она в пижаме по холоду ходит! Мадина, где ты, погрей ей чай!
– На унитазе?
– Алиса, тогда ты!..
После мимолетного завтрака Анико спустилась в подвал. Там было пронзительно холодно, голая лампочка казалась луной в полярной ночи. Анико медленно набрала из корзины орехов, достала из «Нальчика» сушеную зелень, подышала на застывшие ладони и сказала:
– Я всё равно люблю тебя, подвал. И ты знаешь, за что. Береги себя…
Потом ее руки ощипывали курицу для сациви, терли сыр для начинки, чистили картошку, толкли в ступке чеснок, мыли посуду, мазали маслом готовые хабидзны, взбивали вилкой крем для торта, посыпали торт крошкой, снова мыли посуду… Когда она вышла подышать на гэлэри, в саду шумел дождь, а небо сгущалось и темнело, заваривалась непогода. Скоро стало совсем темно. На ближних деревьях сада поблескивали ножи, а в саду Элиашвили рябила вода. В их доме свет горел во всех окнах. Доносилась музыка, а иногда – шаги и звяканье посудин во дворе, под верандой…
Анико вспомнила, что не поздравила Якоба с 23 февраля. Ей очень хотелось это сделать, она попросила маму пойти с ней к соседям, но та отказалась.
– Кого я пойду поздравлять? Абрахама? Или Яшу? Что я – родная сестра им? Это нужны интимные отношения, чтобы поздравлять мужчину с мужским праздником.
После таких слов Анико отбросила всякие мысли о поздравлениях. Поэтому и от Якоба ей ждать нечего. К тому же он тогда видел ее дико хохочущую с Сосланом… Сходить, что ли, куда–нибудь, чтобы не ждать…
Она потихоньку собрала в кулек еще теплого печенья, в прихожей стянула мамино пальто, унесла все это в комнату, надела Лейлины вещи, а длинное пальто сверху – чтобы не возникло лишних вопросов. И так же скучно, как будто в праздничных хлопотах, проскользнула обратно на улицу.
Она посмотрела на окно Якоба – штора слабо освещена, но головы над письменным столом не видно. Наверное, он тоже занят праздником. Куда пойти? Она повернула направо. Сначала к Залинке и Ганифе. Дождь сиял под фонарями частым бисером. От ходьбы Анико согрелась, но волосы совсем промокли. Она вбежала в дом тети, радостно улыбаясь.
– Аннушка! Как хорошо, что ты пришла! – Ганифа встретила ее в кухне и поцеловала, расставив в стороны руки, перемазанные тестом.
– А я пришла вас поздравить с праздником!
– Спасибо. Смешная ты. Мы же сегодня к вам в гости идем.
– Да? Я забыла!
– Проходи, лапочка, ребята в комнате.
Анико отдала печенье Тимуру и Залине, которые сидели на диване и смотрели телевизор.
– Какая ты красивая! – ахнула Залина, увидев одежду Анико. – Кто тебе это купил?
– Просто поносить дали. А ты как поживаешь? Кушай печенье, я сама делала.
Залинка тяжело вздохнула.
– Я не буду. И так жирная.
– Правильно, – одобрил Тимур. – Давай я съем.
– В праздник можно, Залиночка!
– У нее каждый день праздник! О! Ничтяк печенье! С орехами! Это ей точно нельзя, она не хочет.
– Еще чего – не хочет. Кто тебя спрашивал? Ты что, Кашпировский? – вскочила Залина, выхватывая у брата печенье.
– Куда! Нельзя ни кусочка, взорвешься во все стороны от жира! – Тимурик увернулся от нее и побежал в другую комнату. Залина за ним. Посуда задребезжала в старых шкафах. Крики и грохот из одной комнаты переместились в другую, потом удалились на кухню, там к ним присоединился возмущенный голос Ганифы – дети что–то уронили и разлили…
– Зачем я пришла, – подумала Анико. – Понес меня черт.
Она взяла пальто и вышла из дома.
– Куда теперь?..
Она вдруг вспомнила Важу, который уже много раз приглашал ее зайти.
– Вот куда я пойду! Поиграю с собакой.
Последний раз Анико видела картины Важи еще маленькой. Тогда они показались ей темными пятнами на стенах. Наверное, художников принято хвалить? А как? Папа обычно говорит: «Это гениально!» Что ж, наверное, этого достаточно, а то будет звучать как лесть.
Она постучала в ворота, и сразу услышала звонкий лай.
– Иду, иду! – крикнул Важа в окно.
Дверь открылась. Щенок подпрыгнул до самого лица Анико.
– О! Как он вырос! А прыгает – как птица!
– Заходи, Аннушка, дорогая, пока эта птица тебя не поклевал.
За столом в большой комнате сидели незнакомые люди. Она присела с краю, жена Важи поставила перед ней тарелку, наложила разной вкусной еды.
– Тебе можно вино? Совсем молодое.
– Нет, спасибо… Я же на минуточку, с Габи поиграть.
– Обязательно поиграешь, только покушай сперва.
Люди за столом говорили о чем–то непонятном. Ари–ас–аланская культура, происхождение фамилий… Потом вдруг начали обниматься с бородатым мужчиной и говорить, что все это глупости, а с грузинами мы родные братья… Анико ела из вежливости, но думала только о том, как теперь встать и уйти. Когда ей показалось, что удобный момент настал, сосед по столу обнаружил, что она дочка Давида Гаглоева и стал спрашивать ее, что думает папа «обо всем этом». Ответа от Анико он не ждал, но все время обращался к ней, настаивая, что историческая правда на нашей стороне.
– Оставь девочку в покое, Арсен! – протягивал к нему руки Важа.
– Ладно, ладно, – успокоился, наконец, Арсен, ущипнул Анико за щечку и повернулся к взрослым. – Вы смотрите на это ангельское создание и думаете, что оно ничего не понимает. А в Сумгаите две такие девочки спасли от гибели пятерых малышей, своих братьев, – спрятались с ними в подвале и не дали им умереть от голода. А родители погибли. Эх… Помянем тех, кого нет с нами.
Все замолчали и отлили из своих стаканов на кусочки торне.
– Вот удобный момент, чтобы уйти, – опять подумала Анико.
Но тут она заметила, что дядя Арсен вытирает слезы, низко склонив голову, а сосед справа хлопает его по плечу. Анико приросла к стулу. Ей до сих пор не доводилось видеть, как плачет взрослый мужчина. Кто же там погиб у него, в этом загадочном Сумгаите…
Белобородый дедушка на другом конце стола затянул песню: «Жауы уэрдетте тулгэ нал кэнынч ей, махэн нэ лдэрдтэ худгэ нал кэнынч». Важа как хозяин подхватил ее громким голосом, потом вступили еще некоторые из гостей. Остальные слушали. Анико захотелось плакать. Она сделала вид, что увлеклась сортировкой фасоли на своей тарелке. Музыка разлилась по комнате и даже, казалось, приподняла потолок. Анико справилась со слезами и подняла голову. Картины на стенах уже не были темными и непонятными. Анико загляделась на них. Особенно ей понравился большой натюрморт с лилово–коричневыми цветами в серебристой вазе. Цветы были такими же юными и бесшабашными, как щенок Габи.
– Нравится, а? – шепотом спросил ее дядя Арсен.
– Гениально!
– Я тоже так думаю. А за тобой придут или ты сама домой пойдешь?
– Сама.
– Тогда иди, а то уже девятый час. Темно.
– Да, мне пора, – Анико вскочила.
– Иди, иди и папе привет передай.
Анико неловко, оглядываясь в попытках со всеми проститься, вышла из комнаты. Пели уже веселее – песню из музыкального спектакля, который шел недавно в театре. Алиса часто напевала ее дома. Уходить расхотелось, и Анико немного постояла в темном коридоре, наслаждаясь хором…
Она вышла на улицу. Щенок спал в своей будке и только лениво покосился на нее. На улице, не смотря на дождь и холод, было много прохожих, которые шагали в гости, прикрывшись пакетами или просто натянув на уши воротники.
Мамино пальто совсем промокло. Анико повесила его в кухне на дверцу буфета – оно упало – дверца была слишком слабой опорой. Анико подняла пальто и накинула его на весь буфет сбоку.– Так лучше. Быстро высохнет…
В прихожей все было завалено одеждой гостей. Анико переступила через группу сапог и туфлей, чтобы пройти в комнату. Вдруг она увидела чуть в стороне ботинки шоколадного цвета, слегка сморщенные у «язычка», словно улыбающиеся щёки. Якоб здесь!
Анико замерла под дверью. За нею раздавались веселые голоса – гости уже сидели за столом. Анико погладила рукой сердце, которое застучало громко и часто.
– Тихо, тихо, не мешай. Мне надо войти! – прошептала она.
Но сердце продолжало греметь. Анико глубоко вздохнула – не помогало.
– Ну и стучи, а я все равно войду. Я и так опоздала. Вдруг они скоро уйдут! Я вхожу.
Она открыла дверь. Якоб сидел между своими родителями и смотрел прямо на нее, словно знал, что Анико сейчас войдет. Он казался маленьким мальчиком, которого папа и мама привели в гости.
– Он и есть почти маленький мальчик, – сказала себе Анико. – Так, вроде, большой, а в сущности –ребенок. Так что зачем мне волноваться.
Она размашисто села за стол. Мама вопросительно, с глубоко спрятанным страхом смотрела на нее, словно спрашивая: куда ты ходила ночью за этой чужой одеждой? Анико беспечно улыбнулась ей. Но мама посмотрела на папу, и теперь они вдвоем задавали этот вопрос. Впрочем, недолго – за столом говорили о том, как пусто стало в магазинах, и это увлекало всех взрослых.
– Хотя бы родился мальчик, – говорила Хава, – тогда не нужно будет покупать ему одежду – от Якоба у меня всё есть, даже подгузники и распашонки.
– Не волнуйся, Хава, я тебе отдам распашонки Анико, если родится девочка. У меня тоже всё есть.
– Что вы, Зарина, а если у вас еще родится.
– У меня? – мама засмеялась.
– Я имела в виду внуков…
– Что ты, Хава, моим детям еще рано…
Анико наклонила голову и смотрела на Якоба сквозь локоны, упавшие на лоб. Он сладко пил малиновый компот. За разговорами Хава несколько раз провела рукой по его голове, откинула волосы у него со лба привычным хозяйским движением, и Анико стало так обидно…
– Почему не я! Это несправедливо. Почему я не могу гладить его по голове, ни секунды не задумываясь, можно или нельзя… Почему, почему это не моя рука!
Она с ненавистью посмотрела на свои ладони. Якоб бросил на нее взгляд – Анико показалось, что он понял ее мысли.
– Анико, поешь и будем накрывать к чаю, – сказала Зарина. – Ты совсем ничего не поела.
Анико взяла вилку. Надо было хотя бы попробовать то, что они готовили весь день. Вроде, получилось неплохо… Капуста с орехами, сациви, хинкали, соления, московский салат…
– Надеюсь, Якоб знает, что это я готовила, – Анико взглянула на него. Якоб тоже поднял глаза.
Принесли торт. Анико украшала его цветами, выдавливая их из целлофанового пакетика. А еще она взбивала крем, следила за коржами, нарезала орехи… Торт выглядел роскошно и аппетитно. Якоб любит сладкое!
– Мы побежим, Зариночка, Давид Александрович, извините нас, – вдруг сказала Хава, улыбаясь и осторожно вылезая из–за стола.
– Обещали зайти к брату, – развел руками дядя Абрахам.
Якоб тоже встал. Анико остолбенела.
– Успеете, посидите еще, – стала упрашивать Зарина, но Абрахам уже шел к двери.
– Ой, подождите, Алиса, отрежь быстро торт и хабидзын положи.
Алиса и Мадина собрали в прямоугольный лоток несколько кусочков торта и пирога, завернули его в пакет и вручили Хаве, не смотря на ее бурное сопротивление. Якоб и Абрахам молча одевались в дверях. Анико сидела за столом, пытаясь осознать происходящее.
– Анико, ну что же ты, проводи своего друга! – подсказал Давид.
Анико вскочила и вылетела в прихожую. Элиашвили еще раз поздравили, еще раз сказали всем до свидания, приходите к нам и ушли. Анико поводила их до самых ворот – вместе с мамой.
Когда двери за ними закрылись, Зарина сказала:
– Бегом домой, почему без куртки вышла? И откуда на тебе такая кофточка?
– Лейла одолжила на вечер.
– Завтра верни.
– Хорошо.
– Якоб тебе подарок принес.
– Подарок? Мне? Где он?
– На твоей кровати лежит.
Анико в два прыжка взлетела по лестнице.
На подушке лежала книга – «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Анико открыла ее. Под обложкой синей пастой было написано:
«Моей соседке Анико в праздник 8 марта 1989 года. Поздравляю и желаю много приключений! Якоб Элиашвили.»
Анико закрыла книгу, поцеловала ее и положила под подушку. Она побрела обратно к гостям. Ей было и радостно, и грустно: Якоб написал «моей соседке». Просто соседке. С другой стороны, что он должен был написать? Моей навеки возлюбленной? Анико вдруг расхохоталась, представив это. Все за столом замолчали и удивленно посмотрели на нее. Зарина так высоко подняла брови, что Анико поняла: тема разговора была не совсем веселой.
– Задумалась? – догадался Сармат.
– Да!
– А зачем так кричать! – сердито сказала ей Зарина.
Тетя Ганифа ласково потрепала Анико по затылку. А дядя Заур смотрел на нее как на конченного человека.
– Ну вот, – вздохнул он, продолжая свой рассказ. – Значит, не только в Италии и на Сицилии есть мафия. Теперь она есть и в Советском Союзе.
– Неужели это он обо мне? – подумала Анико.
– Заурик, ми этого не знали, но всегда чувствовали на своей шее, – угнетенно сказала его жена Зина, похлопав себя по груди. – Разве нас кто–то уважает, кто–то считает за людей? Раз мы вино в подвале продаем, то с нами можно не считаться, можно ворваться к нам в дом рано утром и … – она хлюпнула в платок.
Анико обвела взглядом присутствующих.
Ладо покачал головой ей в ответ, словно говоря:
– Вот так вот, тебя уже соседи боятся.
– Я никогда бы так не сделала! – выпалила Анико, глядя на тетю Зину.
Все снова посмотрели на нее с недоумением.
– Что с тобой сегодня? Иди–ка лучше еще чай вскипяти, – сказала Зарина.
Анико пошла на кухню. От постоянного кипения чана с хаши* окно возле плиты сильно запотело. Она включила чайник и пошла пощупать мамино пальто. Мама никогда не выходила в нем в дождь, говорила, что оно полиняет. Так и есть: бордовая ткань покрылась разводами, на полу собралась лужа крови. Анико погладила пальто – на руках остались пятна краски и мелкие ворсинки. Вот и подарок маме на праздник… В глубокой печали она подошла к окну и приложила ладонь к стеклу – на нем остался ярко–розовый отпечаток. Потом она обняла руками щеки, чтобы остудить их. Какой–то странный был день. Пора ему уже закончиться, так хочется спать! Спать и чувствовать под подушкой подарок Якоба!
Анико задумчиво написала на стекле: «Моей соседке..» и внимательно посмотрела на эту надпись – значит ли она хоть что–нибудь, или ничего не значит, кроме того, что есть на самом деле…
Чайник закипел. Анико отнесла его в комнату.
– Алисочка, ну давай, детка, – просила мама. – Сделай нам праздник.
Алиса с недовольным лицом откашлялась и стала петь старые песни про милого в гимнастерке и «виновата ли я», а взрослые ей подпевали. Анико пила чай и думала о том, что делает сейчас Якоб. Наверное, играет со своими братьями в настольный футбол и совсем не вспоминает о своей соседке…
Гости стали расходиться. Анико пошла вместе со всеми провожать их. На стекле в кухне уходящие встречали отпечаток ладони с розовыми подтеками и под ним странную надпись. Анико испуганно посмотрела на тётю Зину – не примет ли она эти слова на свой счет. Тетя Зина с улыбкой погрозила ей пальцем и постучала себя по щеке.
– Это я не вам! – сказала Анико.
Тетя Зина перестала улыбаться и посмотрела на маму.
– Приходи завтра, Зинуля, дорогая, еще торт остался, печенье, посидим с тобой без свидетелей, чаю попьем, – быстро проговорила мама, беря соседку под руку и провожая на улицу.
Ладо вдруг согнулся пополам и, похрюкивая, убежал в комнату. Анико тоже вернулась.
– Зачем мне их провожать, уже утром я выгляну в окно – и вот они, тут, квадратный дом с плоской крышей и подвал с кривой надписью «Вино толко на винос».
Ладо покатывался со смеху, валяясь на диване.
– Это ты сделала кровавые ладони на окне, ты?
– Да, ну тебя, кровавые – нет еще…
– А про кого ты это написала? Про нее, про Зину?
– Нет, конечно! Что за бред…
Анико ушла в «Ж» и закрыла дверь на защелку.
– Я знаю, что про нее! – крикнул ей вдогонку Ладо.
Анико достала из–под подушки книгу, чтобы целовать ее без свидетелей. Но в дверь тут же постучали – пришли девочки.
– Чего заперлась? – спросила Алиса. – Книгу читать? Извини, что помешали. Она хоть новая?
– Какая разница?
– Действительно, – вступилась Мадина. – Ей хоть книгу подарили, а нам с тобой – хрен собачий. Читай, читай, Аннуш, хорошая книга.
– Кино лучше, – сказала Алиса.
– А что, есть кино? – спросила Анико.
– Вот деревня. Всю неделю кино по телеку шло. Вечером, сразу после Кашпера.
– После кого?
– После Кашпировского.
– Алиса, отстань от нее, девушка не от мира сего…
– Да, пошли лучше со стола убирать.
– Спасибо хоть сказала своему Якобу? – спросила Мадина. – А то гуляла где–то весь вечер.
– Завтра скажу.
Когда все было убрано, и все легли спать, Анико почувствовала угрызения совести. Она не поздравила Якоба, а сама получила подарок и даже не сказала ему спасибо. Завтра выходной, пойду с утра и скажу…
Анико приснился сон. Лиора говорила с Якобом голосом Анико. Она рассказывала ему какую–то захватывающую сказку, которую Анико не запомнила. Якоб слушал, затаив дыхание. Потом он сказал:
– Я должен уехать. Передайте Анико, что когда–нибудь я вернусь. Только пусть не ждет меня, лучше пусть забудет. А я всё равно вернусь, и это будет сюрприз.
Анико проснулась от собственного плача. Мама трогала ее за голову и вздыхала.
– Вот так вот в пижаме ходить на улицу. Температура. Только недавно болела – и опять.
Анико попросила пить. Наверное, температура была высокой – она выпила стакан воды и снова уснула. Так она засыпала и просыпалась целый день. К ней приходил врач с маминой работы, сажал ее на кровати, заставлял открывать рот и высовывать язык. Анико даже нагрубила ему – сказала по–грузински:
– Отстань, батон толстый, мошорди акедан шени саонтхъобаши*.
Когда она проснулась, в окно стучал мелкий дождь.
– Опять сырость, – подумала Анико. – Как противно вставать в такую погоду, мерзнуть в холодной комнате, пока не оденешься…
Она огляделась и содрогнулась: вокруг стояли кровати, на них спали незнакомые люди! Анико вскочила, кровать заныла, как падающий самолет. Кто–то по соседству проснулся – черные глаза уставились на нее из–под одеяла.
– Где я? – спросила Анико.
Голос у нее осип.
– В больнице, – ответила девочка лет двенадцати. – Может, медсестру позвать? Плохо тебе?
– Кажется, нет. А ты тоже в больнице?
Девочка засмеялась.
– А это не сон?
– Сон, сон. Хочешь в туалет? – Он в конце коридора. Как тебя зовут? Меня Анжела. Я в горах живу. А ты где?
– Тут, в городе.
Анико встала и пошатываясь пошла к двери.
– Куда ты? – опять засмеялась девочка.
– В туалет.
– В трусах и в майке? Надень халат. Он должен быть на твоей кровати.
Анико обернулась и почему–то упала.
Анжела вскочила и помогла ей подняться.
– Я все–таки позову медсестру, – испуганно сказала она.
– Не надо.
– А чего ты падаешь?
– Сама не знаю. Может, вестибулярный аппарат испортился… Нету здесь халата.
– Возьми мой халат. А аппарата у меня нет…
Туалет был очень далеко. Анико шла по длинному коридору, и ей казалось, что это веревочный мост над рекой. В туалете пахло хлоркой, даже заслезились глаза. На стеллажах стояли трехлитровые баллоны с чем–то желтым. Окно было распахнуто настежь, и в него втекал запах распускающихся почек.
Анико вернулась в палату. Медсестра в белом колпаке уже стояла у ее кровати с видом укротителя, расставив ноги в кроваво–коричневых чулках. Ее толстые очки и шприц в руке сверкали в лучах зари.
– Тебе кто это позволил встать? – спросила она.
– Я в туалет пошла.
– Слава богу, что не на пик Коммунизма. Ложись, укол сделаю.
Потом она приказала не вставать и не лазить на окно и ушла, сердито подрагивая тыквообразными ягодицами.
– Царица Тамар, – кивнула ей вслед Анжела.
– Почему Царица? Она прикажет отрубить мне голову, если я встану и полезу на окно?
– Ругать будут.
– И всё?
– Однажды я в больнице лежала – нас знаешь как наказывали – заставляли полы во всех палатах на этаже мыть. Я помыла и в обморок упала – знаешь, как они вокруг меня бегали!
– А за что наказывали?
– За то, что печенье вечером покушали.
– Съедобное?
– Конечно, а какое еще!
– А зачем тогда наказывали?
– А нам нельзя было печенье, у меня диабет. Ничего не разрешали есть вечером, кроме каши на ужин. А потом, когда я упала, пришел врач и сказал, что можно печенье есть, если тренируешься или полы моешь. Я теперь конфет поем, а потом все время бегаю, прыгаю, спортом занимаюсь… Знаешь, какие мышцы сильные – потрогай.
Анжела согнула руку в локте. Анико потрогала бицепс.
– Молодец! Как у моего брата Ладо! А ему 14 лет, он тоже спортом занимается – в футбол играет.
– И я в футбол умею.
– Правда?
– Еще как! Лучше пацана!..
Две девочки в палате были совсем взрослые, по 16 лет, а еще одна – шестимесячная, она лежала со своей мамой и все время сосала грудь. Все ходили и лазали на окно, чтобы покричать в форточку навещающим и просто поглядеть на улицу. Только Анико послушно лежала до самого вечера, даже ела полулежа – мама принесла ей в обед суп и книгу Якоба. А вечером к ней стали приходить гости: Лейла с мешком фруктов и баллоном компота, тетя Ганифа с Залиной – тоже мешок фруктов и еще горячий фыдджын*, потом Сармат с книгами – он остался из–за Анико дома и на два дня опоздал в университет. Совсем поздно вечером, когда уже закрыли посещение, пришла Азиза. Вовнутрь ее не пустили, и она подтащила к окну ящик, встала на него и разговаривала с Анико через форточку.
– Чтобы вышла отсюда через неделю! Я тебя зачем в гости приглашала?
– У меня пневмония! – орала в форточку Анико.
– Похищу, если не выйдешь!
– Куда это выйдешь! – вдруг послышался чей–то голос за окном. – Сейчас как убью по башке!
– Э–э! Потише, товарищ, больно же! – Азиза спрыгнула с ящика.
Горбатая пожилая женщина в черной одежде, которая весь день медленно подметала больничный двор, ткнула ее усатой метлой.
– Киш, хулиган!
– Сам киш, привидение! – засмеялась Азиза и что–то еще добавила по–лезгински.
– Ругаться? – рассердилась крошечная бабушка. – Хулиганы! Киш, киш!
– Анико! – отбежав, прокричала Азиза. – В следующее воскресенье приходи ко мне!
– Киш! Еще улибает, гавна такой, – пробормотала под окном бабуля. – Коза длинноносый.
В следующие три дня ее навестили те же плюс Алиса с Мадиной, одноклассники, которые пришли целой толпой, три мамины подруги, папа с коллегой. Совсем в неподходящий момент, во время обхода, явился Сослан. Он по–свойски поздоровался с врачом в палате и вызвал Анико в коридор. Там он вручил ей большой букет красных гвоздик – со словами:
– Они красивые и хорошо пахнут. Не думай о том, что это символ демонстраций трудящихся. Думай о них просто как о цветах. Не надо так смотреть.
Анико кивнула. Думала она вовсе не о трудящихся, а о том, откуда у Соса деньги, чтобы купить такие дорогие цветы… Ей даже неудобно было заходить в палату с такой роскошью. Букет поставили в трехлитровый баллон из–под компота, и он занавесил своей кроной всю тумбочку.
Тетя Медея пришла вечером, прямо перед ужином отдельно от Лейлы и принесла кастрюлю с мясным соусом, который потряс все детское отделение. Вечером после закрытия пришли еще Тимур с Залинкой и папины племянники, почти взрослые мальчики Валера и Миша – они привезли на машине баллон вишневого варенья и горячие три пирога. Народ толпился в палате весь день. То посетители, то гости из соседних палат, которые приносили свое угощение и пробовали «местные» гостинцы.
– Слушай, я никогда не думала, что в больнице так весело! – сказала Анико Анжеле, когда они легли спать ночью. – Я думала, тут лежат в кроватях и болеют, болеют…
– В некоторых больницах лежат и болеют – там, где тяжелые. К ним нельзя заходить. Я один раз лежала в реанимации, мне не разрешали вставать целую неделю, а маму пускали только в белом халате и в наморднике. А еще я один раз лежала в больнице в Москве, там почти никто не приходит и ничего не приносит.
– А что же едят больные?
– А там в больнице есть еда. Идешь в столовую со своей тарелкой и ложкой и тебе дают поесть. И чай дают. И даже иногда яблоко давали. Но мало, конечно. Все время есть хотелось. Мне мама приносила, а я всех девчонок в палате кормила.
– А почему к ним никто не ходит? Родных нет?
– Вроде бы, есть. Но ехать далеко. Москва слишком большая. К ним приходили только родители, приносили булочку или кусочек колбасы – на одного человека. Там не принято всех вокруг угощать. У меня тоже сначала не брали – говорили, кушай сама. А разве я могу сама, одна кушать, когда вокруг еще пять человек? – Нет, конечно. Там всё по–другому устроено. Ты была в Москве?
– Нет, никогда.
– А я почти каждый год бываю.
– Везет тебе.
– Да… А еще в Москве есть нищие – сидят возле метро и просят денег.
– По–настоящему? Как в кино?
– Хуже чем в кино! А некоторые нищие в переходе играют на скрипке или поют. Даже совсем молодые. Жалко… И еще там есть люди, у которых нет дома – называются бомжи. Грязные–грязные, вонючие.
– А где они живут?
– Прямо на улице. Или в подвале.
– Ужас… Тогда что хорошего в Москве?
– Конкурс красоты! Знаешь, как у нас бывает «а ну–ка, девочки»! Только там девушки не соревнуются, кто быстрее или умнее, а кто красивее. Выходят такие на сцену, почти без одежды, только в купальниках и туфлях на каблуке и ходят по ней. А зрители выбирают самую красивую и дают ей приз.
– Женщины? – уточнила Анико.
– Зачем женщины. Все, и мужчины тоже. Они не стесняются, не подумай. Там совсем другие девушки.
– Ничего себе. По сцене без одежды! А ты бы смогла?
– Я смогла бы – знаешь, как? Я бы на себя толстые колготки надела, а сверху уже купальник – как будто в спортивном костюме.
– А, ну, тогда можно, конечно…
Анжела уснула, остальные давно уже спали, только Анико долго сидела у окна, смотрела на огни домов за больничным сквером и думала:
– Неужели обиделся? Но ведь на больных не обижаются. Якоб это знает. Почему же он не приходит? Все приходят, все. А они мне не нужны, мне нужен только он…
Через неделю ее выписали. На улице было уже совсем тепло, мама принесла ей только джинсы и тонкий свитер. На прощанье Анико обняла Анжелу.
– Я приеду к тебе в Челиат! – сказала она. – И ты ко мне приезжай.
Анжела долго махала ей вслед из форточки.
Анико молчала почти всю дорогу домой. Мама рассказывала ей о каких–то событиях в школе, о том, что Алиса и Ладо подрались, но Анико ее почти не слушала. Наконец, она не выдержала и спросила:
– Мама, а почему Якоб не пришел ко мне в больницу? Он же мой самый близкий сосед. Разве красиво так поступать?
– Как почему не пришел! А тебе что – никто не сказал? У него же младшая сестренка родилась. Когда тебя ночью на скорой увезли, утром та же скорая за Хавой приехала. И вот послушай, – мама захихикала, – заходят они к нам домой и спрашивают: что, мол, вы опять нас вызвали? А дома только папа и Ладо, мы все с тобой уехали. Папа говорит: вы же ребенка уже увезли! – А кто, мол, у вас рожает? – Папа говорит – я не рожаю, может быть ты, Ладо? Ладо говорит, – может быть, но я что–то не чувствую. Они рассердились и уехали. А Хава опять звонит. В общем, пока они за ней ездили, у нее уже давление поднялось, ребенок чуть не умер. Она до сих пор в больнице, а малышка в кувезе лежит. А Якоб, наверное, и не знает, что ты тоже в больнице была. Ему до этого? К маме каждый день бегает, три раза в день свежую еду носит – она же грудью кормит.
От радости Анико подпрыгнула и хлопнула в ладоши.
– Пойдем скорее домой! Надо взять еды и навестить Хаву!
– Успокойся, я каждый день к ней захожу, и сегодня уже сырники ей отнесла. Куда ты бежишь, куда? Тебе пока нельзя бегать!..
Дома все было такое родное, вещи хотелось обнять, как кошек, Бамбук мурлыкал, петляя между ногами… Анико искупалась, наелась макарон с сыром и тут только заметила, что Алиса низко наклоняет голову, пряча лицо, и совсем не поёт – как будто другой человек набросил на плечи ее шкуру! Анико пригляделась и увидела у нее под глазом настоящий синяк.
– Оооо… – потрясенно сказала она. – Алиса правда подралась?
– Еще как правда, – отозвался Ладо. – Ей девчонка в глаз коленом звезданула. Мама и папа в школу ходили выяснять отношения с ее предками. Гиоевы, кажется… Здоровая такая девчонка – как КАМАЗ.
– Алиса подралась, – не веря звукам, повторила Анико. – А из–за чего?
– Так, из–за тебя, наверное! – усмехнулся Ладо. – Поэтесса ты наша любвеобильная.
Анико перестала жевать вкуснейший торне.
– Чего смотришь? Мама тебе не сказала, да? Ну, и я не буду тогда – вдруг еще опять заболеешь от волнения.
– Скажи! Что я сделала? – Анико вскочила. – Не скажешь – я у Алисы спрошу.
– Валяй.
Анико побежала к сестре. Алиса сидела, поджав ноги, на кровати у окна, читала и грызла цементные конфеты–батончики. При дневном свете видно было, что синяк под глазом у нее уже пожелтел, но неделю назад, вероятно, был огромный, фиолетовый и заполз даже под бровь.
– Чего тебе? – недовольно спросила Алиса. – Бетончиков? Их, кроме меня, никто разгрызть не может. На, если хочешь.
– Я хочу знать, почему ты подралась.
– А тебе что, мама не рассказала? Ну, тогда и я не буду.
– Я иду в школу и узнаю сама, – Анико решительно повернулась.
– Э! Э! – испугалась Алиса. – Идёт она… Ладно, расскажу. Один придурок из нашего класса твою тетрадь у себя в парте нашел и твои стихи у нас на вечере прочитал со сцены. Это, мол, стихи нашей Алиски Гаглоевой. Я говорю, это не мои – А.Гаглоева – это Анико Гаглоева, а не Алиса. А все как начали ржать. Я говорю – это тетрадь моей сестры, я видела, как она их писала. Они говорят – в шестом классе такие стихи не пишут, это ты написала. Анжелка Гиоева говорит, я себе эти стихи заберу и вырвала лист из тетради. Я разозлилась и вцепилась ей в косы. Она меня сумкой… Вот и всё. Правда, потом еще Ладо вмешался – так, слегка – дал Уруму поджопник.
– А мои стихи?
– Забрали мы твои стихи гениальные, не волнуйся. Но все равно уже вся школа их выучила.
– А директор? А завуч?
– Все, все, даже вахтерша. Слава пришла, поздравляю.
– Что же мне теперь делать, а? Может, бросить школу?
– Да, не переживай уже. Папа к Индрису ходил, поговорил – тебя не будут ругать. И нас тоже.
– Лучше б выгнали…
– Куда ж тебя девать, горе ты мое. Да, не волнуйся – забудут. Не мешай читать…
Анико расхотелось бежать к Хаве в больницу. Может, лучше спрятаться? Найти в горах пещеру и пожить там пару месяцев. Или еще лучше – забраться в дом Лиоры и там пожить. К нему точно никто и близко не подойдет. Только Якоб. Наверное, он еще не слышал про стихи. Какое счастье, что он учится в грузинской школе. Все–таки надо пойти и поблагодарить его за подарок.
Пришел папа – и сразу стал кричать кому–то по телефону:
– Лыхны, Лыхны! Откуда я знаю, Мурат, по карте посмотри. Больше тридцати тысяч собралось, мы не можем об этом завтра написать – надо сегодня. Вот ты и узнай – провокация или что. Позвони Алану Чочиеву – он наверняка знает. Какие еще князья? Все, тридцать тысяч, что ли? А, древние. Нет, об этом не надо… Все. Утром номер должен выйти с материалом.
– Что еще стряслось, – спросила Зарина, снимая с него шляпу. – Древние князья восстали из могил?
– Восстали, да. И потребовали выхода Абхазии из состава Грузии.
– Зачем?
– А зачем им вместе с Грузией отделяться? Что хорошего они от нее увидят?
– Может, она еще не будет отделяться – кто знает.
– Будет – не будет – это ее личное дело. Абхазия при чем?
– Нарываются, – Зарина покачала головой. – Посмотри, что с армянами сделали, когда они захотели отделиться от Азербайджана.
– Там другое – армяне первые начали. А тут совсем другая ситуация.
– Какая разница! Все одно и то же – надо это не им, а центру, – Зарина подняла палец над головой. – А они блеют, как бараны: отделяемся–не отделяемся. Уф!
– Ты сильно в этом разбираешься, да?
Анико ушла на веранду, чтобы не слушать, как родители будут политически ругаться. И сразу же увидела Якоба, который стоял на своем балконе и смотрел в ее сторону.
– Привет! – Якоб помахал рукой.
– Привет! – Анико расплылась в улыбке так, что едва могла говорить. – Как твоя мама?
– Нормально, уже дома – сегодня сбежала из больницы.
– А сестра?
– Маленькая. Вот такая!
– Маленькие все маленькие.
– Нет, она что–то совсем маленькая. Всего 2800.
– Главное чтобы кушала хорошо – вырастет.
– Наверное… А ты как?
– Я тоже болела.
– Я знаю.
– В больнице была.
– Я знаю.
Анико неудобно помолчала.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Якоб.
– Хорошо.
– Ну, я пойду. Мне надо рядом с коляской гулять, – последнюю фразу Якоб сказал громким шепотом.
– Рядом с коляской?
– Да, во дворе. Мама стирает, то–сё… А я рядом с ребенком стою, пока он спит.
– А если сядешь?
– Можно и сесть. Но тогда коляску качать неудобно. Я стою и книгу читаю. Только не говори никому, ладно.
– Ни–ко–му! А почему?
– Неудобно. Ну, знаешь, начнут издеваться, мол, Якоб – молодой отец… Понимаешь?
Несколько минут после того, как он ушел, Анико стояла на веранде и пыталась понять, что это был за разговор. Почему опять они говорили совсем не о том. С другими людьми Анико всегда могла поговорить обо всем, о чем хотела. Только не с Якобом. Даже забыла сказать спасибо за книгу.
Всего за два дня потеплело так сильно, что никто не успел разобраться в своем гардеробе. Люди ходили в пальто и босоножках, мама вернулась с работы в сапогах и в белом халате, надетом прямо на комбинацию, а зимнее пальто и шерстяной костюм на вешалке несла в руках. В школе начались каникулы. Анико сидела на балконе и смотрела на то, как распускается сад – прямо на глазах вырастают из почек листья, цветущие персик, вишни, черешни гудят от пчел, земля в дальней части сада становится изумрудной… Анико как выздоравливающей можно было не участвовать в посевных работах, и она с удовольствием наблюдала, как братья и сестры роют землю, укрепляют опоры для винограда, отмахиваются от пчел и вытирают лоб грязными рукавами. Но главное – она почти весь день могла видеть Якоба, который стоял или сидел, качая коляску, во дворе или в своем саду. Он тоже видел ее – а может быть, специально становился так, чтобы видеть! Малышка спала, одурманенная бесконечным качанием, а Хава радостно причитала, выбегая к нему: какой ты хороший помощник, чтобы я без тебя делала.
– Что бы ты без меня делала! – самонадеянно усмехалась про себя Анико.