Солнце горячими лучами облизывает мое лицо.  Все тело в истоме.

Вот оно счастье.  Реклама «Баунти» рядом не валялась.  

Море шумит. Слышны детские крики. Мне хорошо. 

Может окунуться? Или не окунуться?  Лень течет по моим жилам. 

Открываю глаза и вообще ничего не вижу. Солнце даже сквозь закрытые веки меня ослепило.  Все какое -то синее. 

Смотрю на Давида. Как он такой получился? Слишком хорош во всем, чтобы быть настоящим.  Тело даже описанию не поддается, оно прекрасно.  Его губы, его лицо, глаза , руки, голос. Как он улыбается или смеется. Наверно так выглядел Адам.  Идеальный. Разве что стесняется временами уж очень сильно.  Полоска волос на животе выгорела.  Я ей любуюсь. Он открывает глаза и улыбаясь спрашивает:

— Куда это ты смотришь? А?

Поднимаю глаза и вижу как он из-под очков щурится на солнце. Подтягиваюсь вровень к его лицу.   И разглядываю. Я только этим и занимаюсь целыми днями. 

—  «Елена! Вы почему лежите?!  Вы не видите, что ваш ребенок в воду зашел?! » — откуда то сверху завизжала начальница смены. 

Сергиенко, мать твою Сергиенко! Какой момент испортил , паршивец…
Вскакиваю и начинаю искать глазами своего пионера.  Этот задолбыш уже по пояс в воде . 

— Сергиенко!  Лёха блин! Вышел из воды! У тебя с головой все нормально?! Что ты там делаешь? 

Из моря видна только верхняя половина его рыхлого тельца. Подумать только, грудь больше, чем у меня! Он медленно и с неохотой начинает шагать  в сторону берега.
У Лёхи очень несчастный вид. Да и не только вид.  Лёха детдомовский. Но это  пол беды.  Лёха любит бальные танцы, обниматься и поесть. Даже не поесть, а пожрать, хорошенько так.   Лёхе трудно  с кем то дружить, особенно с головой. Вот он уже по колено. Мокрые семейники облепили все, что облеплять не стоит.  У парня нет даже плавок. Как будет выходной, куплю обязательно. Какие нибудь крутые кислотные боксерки. Пусть хоть одна хорошая вещь у него будет.

И вот он передо мной. Трясется от холода, как очень жирная осинка.  

— Зачем ты в воду залез? Лёх, ну нельзя же. Сказала ведь. 

Он шмыгает носом и глотает сопли .  С размаху падает очень мягким местом на песок и начинает в нем копаться.   Сажусь рядом.

 Как приятно его обнимать, он такой прохладный.  

— Ненавижу это лагерь! Дерьмо. Купаться нельзя, на деревья залезать  нельзя, ягоды есть нельзя!  Меня от всего здесь тошнит. 

— «От меня тоже?» —  спрашиваю я, уже зная ответ.

Он замолкает. 

— «Мм?»-  я вскидываю брови и заглядываю ему  в лицо.

— » Нет»  — промямлил Лёха.

— Ну тогда обними меня! 

Я кидаюсь на него всем телом  и начинаю целовать. Он издает совершенно неведомый вопль и начинает хохотать. Каждая складочка на его теле трясется в такт диафрагме.  До чего он смешной. Белоснежный, большой , добрый. Точно кит.  Киты же бывают альбиносами?

— Лена, что это значит? Вы считаете, что это нормально поощрять ребенка за то, что он без спроса входит  в воду?

Узнаю этот голос. О Светлана Александровна, свет очей моих.  Лучшая начальница смены ever.  Когда я нее смотрю, мне кажется, что она должна была родиться не человеком , а мышью.  Но в небесной канцелярии все перепутали, и сейчас  где то под Астраханью  полевка думает о ничтожности своего существования.  

— Вообще то это наказание. Жесткое физическое наказание. Видите как он страдает?

Я показываю на непонятную субстанцию в песке  и невольно начинаю улыбаться.

— Объяснительную мне сегодня на стол. 

Она разворачивается и уходит . А я смотрю ей вслед и не могу понять- как у нее получилось так ловко спрятать хвост?

К нам медленно подходит Давид и подает Лёхе руку.  Он явно сердится.

— Лен, вообще то он мужчина. Что ты его тискаешь? Тем более при всех.

— Ну хоть кто то. 

Он не отвечает.

-Пошли  в корпус, уже без десяти. 

Я киваю с улыбкой , набираю в грудь побольше воздуха и с громогласностью паровоза  собираю отряд.