14

 В среду Индриса Ивановича не было в школе.

– На совещании он – в обкоме! Сегодня не придет, – сказала вахтерша тетя Венера. – А вам что нужно? Общественно–полезный труд? Так я вам могу найти вместо него…

Про передачу поговорить не удалось…

Анико брела по долгой закатной улице к гастроному возле рынка. Солнце поставило ей на спину огромный горчичник.

Как же далеко еще до пятницы! Всего лишь среда, и еще стоять два часа в очереди за маслом! Да, не вовремя Мадинка собралась замуж. В семнадцать лет можно было бы подождать – хотя б до зимы. Скоро же День рожденья у Сармата, потом через два дня у Ладо, а в июне у мамы. Как пережить череду катастроф? Может, уехать… Но куда…

– Привет! – услышала Анико за спиной.

Сослан поравнялся с ней. Он шел, засунув руки в карманы вареных джинсов, и мурлыкал глазами.

– Здравствуй. И прощай.

– Ты не в настроении, как я вижу. Дай угадаю. Получила двойку? Нет? Может, поругалась с соседом? Как его… Миша… Вася…

– Иди в задницу.

– Ай–ай–ай. Девушка не должна так выражаться. Я же хочу помочь.

– Хочешь помочь? На самом деле? На вот – возьми эту сетку и талоны – и пойди вместо меня в гастроном, отоварься маслом. А я пойду домой, помирюсь с Васей. Договорились?

– Талоны? Покажи–ка! А я думал, это наша соседка придумала отмазку, чтобы мужа не кормить! – он засмеялся. – Талоны! Надо же…

– Ты что, чокнутый?

– Я? Разве это я иду в магазин отовариваться талонами?

– Маслом.

– Талонным маслом! Ты только подумай своей красивой головой – разве это нормально, чтобы живой человек покупал себе еду по каким–то кусочкам голубой бумаги? Сколько там граммов? 300? Это на сколько – на месяц? Или на год? Это вам что – врач прописал, по диете? Или Горбачев? И после этого я чокнутый? Ха! Анико, давай лучше в кино сходим. Или в театр.

– Иди сам в театр. У нас скоро свадьба!

– Слава богу! Хвала аллаху! Харю – Кришне! Когда, Аннушка? Я готов!

– Дурак! У моей сестры свадьба. Из чего готовить хабиздзын, торт, сациви? Из хари Кришны?

– Анико, на базаре есть нормальное масло, без талонов. Да и в магазинах есть, только надо попросить по–братски.

– На базаре оно стоит в сто раз дороже. А по–братски я не умею, брат мой.

– Тебе деньги нужны? Я достану, сестра. Сколько?

– Миллион.

– Миллион не обещаю, но достану, сколько смогу.

Сослан вдруг повернулся и бодро пошел в обратную сторону.

– Э! Куда?

Сослан молча уходил.

– Это если он и правда мне денег достанет, я же буду обязана выти за него. Как честный человек.

Анико бросилась было догонять его, но остановилась.

– Мама скажет, что я бегаю за мальчиками! Пусть идет. Он же маме денег даст, а не мне – вот пусть она и выходит за него.

Анико повернулась и пошла в магазин.

Алиса уже стояла на его пороге и махала рукой.

– Что, очередь подошла? – спросила Анико, подбежав.

– Идем, идем! – Алиса схватила ее за руку и потащила в глубину женской очереди.

– Вот Анико, – сказала она бабушке в синем халате с кровавыми розами. – Она постоит.

– Конечно, деточка, – ответила бабушка, оборачиваясь к Анико. – Вы же мои ближайшие соседи по саду. А я Изольда, помнишь меня?

– Ну, я пойду, не скучайте тут, я скоро вернусь, только на репетицию схожу, – сказала Алиса и выскочила из магазина.

– Ах ты, певчая крыса! – прошептала ей вслед Анико. – Вернется она…

До прилавка было еще очень далеко. Женщины в очереди стояли основательно и удобно, расположившись в ней, словно на лужайке, и затеяв долгие разговоры ни о чем. Анико стала чахнуть. Она даже не догадалась захватить с собой книгу. Может, тут стоит кто–нибудь из знакомых? Анико оглядела женскую, потом мужскую очередь. Обычно в очередях встречался хоть кто–нибудь из школы. Но в этот раз не было никого младше 50 лет. Придется стоять и думать о чем–нибудь… мечтать… спать… Ладо рассказывал, что однажды он крепко уснул в очереди и отлично выспался, даже видел сон с голой девушкой… Анико посмотрела вперед – до стены было еще далеко. Она расставила ноги пошире, обрела равновесие, закрыла глаза и постаралась отвлечься от подлых масляных вопросов…

– Аннушка, иди сюда, – услышала она сквозь приятные мечты и открыла глаза.

Сослан стоял в дверях магазина. Она жестом спросила его, в чем дело.

– Иди, ну! Вот твое масло! – Сослан показал ей сверток размером с обувную коробку. 

Анико испугано оглянулась на очередь. Все смотрели на Сослана. Он улыбнулся очереди и снова позвал:

– Идем уже, чего ты стоишь в этом стойле? Вот масло, возьми его и пошли отсюда. Или ты прилипла к полу?

– Я никуда не пойду, – сердитым полушепотом ответила Анико.

– Не выпендривайся, умоляю. А то я кину в тебя этим маслом. Пошли!

Анико помотала головой. Ей было стыдно перед людьми, которые уже несколько часов стоят в очереди, а их называют стойлом.

– Тогда бросаю! Лови и стой вместе с ним.

Сослан замахнулся свертком, как гранатой – женщины, стоявшие ближе к выходу, вскрикнули и пригнулись. Но Сослан опустил руку.

– Слушай, дай мне свои талоны. Представь, что я – государство. Дай мне талоны, а я тебе – масло. Ну!

– Вот бы мне такого зятя! – на весь магазин сказала бабушка Изольда. – Жалко, что слишком молодой!

Сослан приподнял кепку, приветствуя ее комплимент.

– Я не пойду никуда! – отрезала Анико и отвернулась к прилавку.

– Ну и стой тут до пенсии! – крикнул Сослан и ушел.

Анико смотрела в стекло прилавка, сгорая со стыда.

– Твой друг, да? – спросила Изольда.

– Да нет, просто …

– Молодец. Правильно сказал. Стоим мы тут, как бараны в загоне, – сказала соседка, тяжко вздохнула и повернулась к другой бабушке, чтобы обсудить эту тему.

– Надо было отдать бабулькам талоны и уйти с Сосом, – опомнилась Анико.

И ей стало еще грустнее. Не догадалась сделать добро людям! А эта певица удрала к своим Пепешкам – даже в туалет не сбегаешь…

Ни одна очередь еще не ползла так медленно. Миллионы разговоров протекли сквозь сознание Анико – как она ни пыталась отгородиться от них собственными мыслями. В Тбилиси шла какая–то широкомасштабная демонстрация, и люди даже ночевали в ней. Наверняка Сарматик с товарищами тоже там, а не в стойле за маслом… Когда, наконец, она добралась до весов, и красная от жары продавщица протянула руку за ее талонами, оказалось, что Анико забыла дома деньги. Талоны были тут, в кошельке, а вот денег не было. Анико стала совать руки во все карманы и в сетку, женщина взволнованно загудела у нее за спиной, а за ней и вся очередь…

– Деньги забыла, – чуть не плача пробормотала Анико.

– Что? – переспросила продавщица.

– Забыла деньги, – повторила Анико на другом языке.

– Деньги она дома оставила! – для всех присутствовавших перевела Изольда на русский.

Очередь удивилась разными голосами.

Анико в отчаянии огляделась и уже собралась уходить, как вдруг Изольда сильным жестом оставила ее от прилавка и положила на него несколько рублей.

– Вот, возьми за девочку, ребенок честно мучился вместе с нами, дай ей масла, Нана.

Нана равнодушно сгребла деньги с талонами и отвесила Анико примерно такой же слиток масла, каким пытался соблазнить ее Сослан.

Анико вышла на улицу, ее слегка мутило от духоты и пережитого волнения. Она постояла возле окна, дожидаясь Изольды.

– Спасибо! – сказала ей Анико. – Я вам сегодня деньги занесу.

– Да, какие это деньги – просто заходи, мы же соседки, – она махнула рукой и пошла вниз, к базару.

Анико повернула домой. Проходя мимо старого переулка, она краем глаза заметила розовый Алискин «банан» в тени густой листвы.  Анико свернула в переулок. Алиса стояла между стволом платана и закрытым киоском Союзпечати и преданно смотрела на кого–то. Анико подкралась поближе. Так и есть – Казик из ее класса! Пепешка! Возмущение переполнило Анико.

– Вот, значит, где ты репетируешь! – воскликнула она.

Алиса взвизгнула.

– Сумасшедшая! Ты меня чуть не убила своим воплем!

– А ты меня – своим побегом! Я стою в очереди, совсем одна, и еще деньги дома забыла, и даже некого попросить сходить за ними.

– Это моя младшая сестра, – фальшиво пропела Алиса своему хахалю.

– Очень приятно, барышня, меня зовут Казбек. Между прочим, у нас действительно репетиция – просто покурить вышли на минутку. Это мой дом. Заходите, девочки. Алиса, пойдем, пусть сестренка послушает, как ты поешь.

– Слышала я, хватит с меня!

– Ну, послушай, как играет весь наш коллектив…

– Благодарю, как–нибудь в следующий раз.

Анико пошла прочь…

Она вошла в кухню,  и раздражение на секунду затмило ей разум.

– Всё тот же неприятный сюрприз! – вырвалось у нее.

– Что–что? – испугалась Зарина. – Это ты кому сказала?

Анико молча прошла к подоконнику и выложила на него сверток с маслом. Потом взяла себя в руки и обернулась к столу. Сослан ел суп. Вернее, уже доедал. Выглядел он героем, пресыщенным своими победами.

– Смотри, кто у нас кушает, – умильно сказала мама. – Сосик нам масло принес. Целых три кило.

– Мама, я тоже принесла – ты не заметила?

– Заметила. А почему так долго?

– Слово «очередь» тебе ничего не напоминает?

– Хорошо, молодец, иди давай в женскую, тебя там ждут. Кушай, Сосик, давай я тебе еще налью.

Сосик нагло кивнул. Зарина бросилась к кастрюле. Анико рада была уйти.

В комнате «Ж» сидела за столом с книгами Азиза.

– Азизочка! – обрадовалась Анико.

Азиза скривилась.

– Никогда больше так не говори. Похоже жеваную сосиску.

Анико на миг задумалась.

– Где ты была так долго? – спросила Азиза. – Я тебя уже час жду. Все твои фотографии посмотрела, учебники прочитала.

– За маслом ходила. А что – мама тебе не сказала?

– Она сказала, что ты где–то приключений ищешь на свою… как бы это покультурнее выразиться.

– Она сегодня не в духе. А ты видела – кто в кухне восседает, как жирный падишах?

– Разве жирный?

– В душе.

– Ты сразу уточняй, а то я уж подумала, что страсть затмила мне мозги.

– Какая страсть?

– Ну, к падишаху.

– Азиза, это у тебя от голода. Почему мама тебя супом не накормила?

– Она честно пыталась, но я сказала, что буду есть только вместе с тобой.

– Тогда пойдем, поедим.

– А падишах?

– Не стану же я из–за него подругу голодом морить.

– Из–за такого пацана я бы родную мать уморила.

– С ума сошла? Он что – нравится тебе?

– Он недурен…

– Да он думает о себе, что он лучше всех.

– И у него есть на это основания.

– Азиза! Я впервые слышу от тебя такое!

– А я впервые произношу из себя такое.

– Ну и ну… Слушай, умоляю тебя и заклинаю могилами предков – забери его, а! Пусть он в тебя влюбится. А то он прицепился ко мне, как банный лист к заднице.

Азиза посмотрела на нее, как на палача.

– Как я сделаю, чтобы он пусть влюбился? Может, запишусь на массаж носа? И ушей. И ног. И рук. И черепа. И …

– Хватит.

– Что хватит? Может, найдешь мне колдунью, чтобы дала выпить волшебный напиток, и я превратилась в пэри?

– Да есть у меня… Но она считает, что колдовать грех.

– Какая же это колдунья. Мне нужна действующая. Давай лучше обсудим нашу беседу с Индрисом, и я полечу в свой будуар.

– Да! Запишем на бумаге, как и что будем ему предлагать.

– Валяй, пиши. Название школьного телевидения.

– Саби–видение.

– «Школьный канал». Что – плохо?

– Хорошо, конечно. Но мне что–то вспомнился мочеиспускательный канал.

– Кроме тебя, до этого никто в школе не додумается. Ну, ладно, твоя очередь.

– Ну, например… «Праздник непослушания»… Что ты на меня смотришь, как на скелет. Просто первое, что в голову пришло.

– Не, мне нравится, в принципе. Только Индрис не одобрит. И другие учителя. Давай, что там тебе второе придет в голову.

– «Несогласные гласные»

– Слушай, ты что – революцию собираешься готовить? Нет? Тогда давай что–нибудь мирное. Наподобие «Прожектора перестройки».

В дверь постучали.

– Занято! – крикнула Анико.

– Видео–газета. Классный час. Доска почета. Дневник….

– Дневник мне нравится.

– Да? Ну, пусть будет «Дневник». Телеканал «Дневник». Договорились?

– Ага. Давай дальше. Телеканал «Дневник» – передача, отснятая и смонтированная силами учеников школы и посвященная школьной жизни. Ответственные лица: Азиза Магомедова, Лейла Кенкадзе, Анико Гаглоева, Саурмаг Тедеев.

– Нормально. Только Саур потребует еще одного пацана. Один он с нами не согласится, в этом можно не сомневаться.

– А можно не из нашей школы?

– Из другой школы? Ты гонишь. Все должны быть из нашей.

– Ладно… Тогда давай Сослана, который падишах.

– А почему его? Он же старше.

– Саур Лейке нравится, Сос тебе – будете ковать свое счастье.

– А ты?

– А я – ваше.

– Ладно, остановимся пока на нем. Счастья никакого не будет, но пускай…

В дверь опять постучали.

– Кто там?

– Агдам.

– Входи.

Сослан заглянул в комнату.

– Здравствуйте, девушки. Анико, твоя мама зовет вас чай пить. И суп с маслом кушать.

Анико собралась ответить, но взглянула на Азизу и промолчала.

Он пошли в кухню и сели за стол. Азиза опустила голову и смотрела в стакан. Солнце падало сквозь листву ей на макушку, и она блестела, как рояль. Зарина рассказывала о статьях, которые Сармат пытается публиковать в университетской газете, а их не печатают, а ему надо было поступать в свой местный Педагогический институт, а не уезжать из дома в другой город…

– Здесь у него и дядя декан факультета, и бабушка всю жизнь работала преподавателем, и моя двоюродная сестра аспирант, преподает английский… А его понесло туда, где его оскорбляют, называют «самачабло»! Он еще про Сталина пишет, про грузина!

– Мой папа говорит, что он осетин.

– Да? А как же фамилия?

– Огрузиненная. Даже поэт Мандельштам писал «И широкая грудь осетина.»

Анико не поверила своим ушам: этот босяк читает стихи!

Сос замолчал, иногда поглядывая на Анико. Азиза продолжала смотреть в чай.

– Очнись уже, – шепнула ей Анико.

Азиза залпом выпила свой чай.

– Спасибо. Я пойду. Анико, до завтра.

Азиза так быстро вышла, что Зарина испугалась.

– Что это случилось с девочкой? Вы ее обидели?

– Нет–нет, мама, просто ей надо это… сестре помогать, я провожу ее.

Анико побежала за Азизой и догнала ее только на улице.

– Что с тобой? Что ты мчишься от нас, как будто тебя пургеном накормили?

– Просто быстро хожу, – сурово ответила Азиза.

Анико остановилась. Теперь бесполезно убеждать ее, что Сослан – самовлюбленный тупой болтун! Только что поэзию цитировал, мерзавец.

Она вернулась домой. Сослан тоже собирался уходить и горячо благодарил Зарину за восхитительный обед.

– А меня проводишь? – спросил он Анико.

– Что, ворота не найдешь? Я тебе схему нарисую.

– А кто не нарисует!

– Да, пожалуйста. Анико побежала взять бумагу и ручку. Под столом валялась школьная сумка Азизы.

– Забыла! – Анико схватила ее и побежала в кухню.

– Слушай, если хочешь сделать мне доброе дело – отнеси Азизе ее сумку, а то она у нас оставила!

– Какой еще Азизе?

– Которая только что ушла – память отшибло, что ли? Догони ее, умоляю!

– Как же я ее догоню, этого жирафа? Да и не хочу я больше сегодня добрые дела делать, женщина!

– Ну, я тебя очень прошу, Сосик, пожалуйста!

– А ты можешь быть ласковой, оказывается. Ладно, отнесу. На какой улице она живет?..

Сослан вышел со двора, и Анико артистично изображала ласковую, махая ему вслед. Сослан несколько раз оборачивался и едва не свалился в водосток…

Индрис Иванович стоял возле стеклянного шкафа–витрины с куклами в народных костюмах и спортивными кубками.

– Что? Хотите доложить о посадке?

– Посадке? – переспросила Анико. – Кого?

– Растений.

– Нет.

– Жаль. Слушаю вас, – Индрис заложил руки за спину и слегка наклонился вперед.

– Мы хотели доложить о своем проекте школьной телепередачи, – заявила Анико. – Вот, – она протянула исписанный лист бумаги.

– Давно пора, – сказал Индрис Иванович, взял бумагу и надел очки.

Девочки переглянулись.

– Удивительно, – пробормотал Индрис Иванович.

– Что удивительно?

– Что–что… Что это придумали вы, учащиеся шестого класса. А не старшеклассники. Увы, наши взрослые дети этого не придумали. Кажется, им вообще ничего не надо от жизни.

Индрис в задумчивости сел за свой сверкающий стол и положил бумагу в ящик.

– Так можно нам делать передачу? – уточнила Анико.

– Можно, можно. Делайте. Камера у вас есть?

– Да.

– А видеомагнитофоны? Нужно минимум две штуки, чтобы монтировать отснятый материал.

– Две? У нас есть один. Вот у Кекнадзе дома.

– Если надо, я еще найду, – сказала Лейла.

– Не надо. Один есть у меня в кабинете – если понадобудет, как говорит тетя Венера, – Индрис показал большим пальцем себе за спину. Там высилась лакированная тумба с портретом Горбачева сверху. – Ну, идите, а то на урок опоздаете. И постарайтесь привлечь кого–нибудь из старших классов. Пускай хотя бы  c технической частью помогут, взрослые эти…недоросли.

– Чего это он их невзлюбил? – спросила Анико, когда девочки взбегали по лестнице.

– Так он классный у десятого А, – ответила Азиза. – Видимо, недоволен.

До звонка оставалось всего пять минут, когда они прорвались к буфету через толпу других голодных и хором попросили три коржика и три чая.

Азиза проглотила свою пищу за полминуты.

Прозвенел звонок. Лейла, которая успела только отпить немного чая, испугалась и стала искать мусорную урну.

– Я те выброшу! – Азиза выхватила у нее коржик и съела его на бегу.

– Мой хочешь? – спросила Анико.

Азиза забрала и ее кусок.

– Кекнадзе и Гаглоева заходите, а Магомедова пусть сначала прожует то, что у нее во рту, и почистит свою форму,  – встретила их в классе Каркар…

Анико не могла вспомнить, что задавали на дом, и вообще какой сейчас урок – русский или литература. Она думала о телепередаче. Всё так скучно в жизни. Хоть бы подрался кто–нибудь… Вот бы Якоб подрался из–за нее. Да так, что весь город бы сбежался. Но умеет ли он вообще драться. Он же будущий этот…

– Анико, назови подлежащее в этом предложении, – попросила ее  Каркар.

– Доктор философии, – сказала Анико, вставая.

Класс взвыл от счастья, Козловские грохнули за спиной, изображая падение со стульев.

Анико опомнилась и посмотрела на доску. Никакого доктора в предложении не было – речь шла о повышении удоев молока у коров.

– Удои, – поправилась она, стараясь перекричать шум. – Удои – подлежащее.

Каркар постучала указкой по первой парте – в классе стало тише.

– Так удои или философы? – уточнила она.

– Удои! – разозлившись, Анико крикнула громче, чем хотела, и одноклассники снова наградили ее овациями.

– Садитесь, доктор, – махнула ей Каркар. – Надеюсь, что ваши удои в учебе тоже пойдут вверх. За сочинение я поставила вам слабенькую четверку. Разве это к лицу дочери журналиста? Тем более, доктору философии. Надо уже исправлять оценки – до конца учебного года осталось меньше двух месяцев. Это всех касается!

Анико села. Азиза обернулась к ней и посмотрела тревожно, как мать. Анико махнула рукой.

Начали разбирать новую тему – про безличные предложения, но Анико не могла понять, о чем речь, мысль ее все время ускользала в иные сферы…

После уроков за Лейлой зашел ее папа, и они все вместе отправились в дом Кекнадзе, чтобы научиться снимать видео.

– Ну, что вчера было? – тихо спросила Анико Азизу, когда Лейла, нежно взяв отца за руку, отстала от них на несколько шагов.

– А что?

– Сос догнал тебя с портфелем?

– Ну, догнал – почти у дома.

– Вот ты ходишь! Скоростная! И что, что было?

– Да, ничего. Отдал портфель и удрал, как будто я хотела его укусить.

– Ну, хоть посмотрел на тебя?

– Конечно посмотрел – на мои туфли.

– Зачем на туфли?

– А на что смотреть? Не на лицо же – такое зрелище убить может.

– Ничего, не расстраивайся. Я сейчас ему позвоню,  и он придет к Лейке. Он же пятым будет!

– Не делай этого. Он решит, что ты хочешь его видеть почаще, поэтому приглашаешь в передачу.

Тетя Медея встретила компанию на пороге – с улыбкой, но какой–то зажатой, точно у нее болел зуб. Миша тоже сразу помрачнел.

– Опять? – спросил он.

Тетя Медея кивнула.

– Девочки, поднимайтесь к Лейле, а я к вам зайду через пять минут – только с дядей поздороваюсь. Из столовой слышался уже знакомый Анико мужской голос, который чем–то напоминал грузинские митинги по телевизору. Он призывал  и требовал, то и дело упоминая каких–то эрли*.

Лейла стала заботливо рассаживать подруг по креслам и предлагать им компот, но видно было, что она прислушивается к голосам внизу.

– Лейка, что там за сваты к вам приехали? Не за тобой? Машина у них блатная.

– Какая машина? – удивилась Анико.

– Волга Газ 24. Новенькая. Неужели не видела – у ворот стоит. У твоего пахана, Лейка, машина скромнее.

– Да, конечно. Он же еще за дом долги не выплатил.

– А, так он из–за этого волнуется? – спросила Анико.

– Нет, что ты! Дядя Ислам вообще о долгах никогда не вспоминает. Это он хочет, чтобы папа вернул себе старую фамилию и уехал с ним в Турцию насовсем. Говорит, что папа предает свой народ. Но мы никуда не уедем. Здесь наш дом, и мама совсем не сможет жить в какой–то там Турции – она же грузинка!

– А почему у него новая фамилия? Мамину взял?

– Да – чтобы ему разрешили жить в Грузии, когда они с дядей уехали из Узбекистана.

– Разве надо менять фамилию, чтобы здесь жить? – удивилась Анико.

– Мой папа тоже приехал сюда десять лет назад, но никто не заставлял его менять фамилию, – добавила Азиза.

– Ну, он же не турок. А турков заставляют. Так надо, – пожала плечами Лейла. – Дядя пока живет в Нальчике. А они все родом отсюда, здесь родились их родители, на этом месте стоял их старый домик. Они умерли, когда папе было одиннадцать лет, а дяде восемнадцать, он уже работал. Он папу вырастил – там, в Узбекистане. Он знает узбекский язык! И папа знает немного. А сколько папа знает узбекских сказок – каждый вечер мне рассказывает!

– Зачем они уехали в Узбекистан? – спросила Азиза. – Там жарко, степь ровная, как на Луне.

– Разве на Луне ровная степь?

Послышались быстрые шаги, и в комнату вошел дядя Миша.

– Девочки, – смущено сказал он, – сейчас вам Лейлина мама обед принесет. Покушайте, отдохните, позвоните домой, чтобы вас не искали. А мне надо ненадолго уйти. К сожалению, это срочно. Простите меня, ладно?

Его длинные зеленые глаза выглядели усталыми.

– Папа, куда ты идешь? – спросила Лейла. – Что случилось?

– Дяде Исламу надо помочь, он хочет организовать одну встречу… ну, это наши, мужские дела. Достань девочкам камеру, пусть пока кнопочки нажимают.

Лейла грустно посмотрела ему вслед.

– Ладно, нечего кисляки мочить, – подбодрила ее Азиза. – Ты же снимала уже своей камерой. Вот и покажи нам, как это делается.

Вошла тетя Медея с большим подносом и поставила его на журнальный столик.

– Покушайте, девочки. Вот суп, вот свежий салат, рулеты с мясом.

– Мама, что там у них стряслось?

– Съезд организуют, – сказала Медея. – Вдруг понадобился им съезд. Ну и съезжайтесь на здоровье – зачем нас все время дергать – не понимаю.

Она ушла.

– Да, не вовремя мы, – вздохнула Азиза.

– Что вы, девочки! – едва не заплакала Лейла. – Я так обожаю, когда вы ко мне приходите! А с камерой мы и сами справимся. Я буду снимать, я научусь, обещаю вам…

Анико лениво шла домой, сытая до сонливости. Возле ворот стояли люди.

– Что такое? – испугалась она и побежала к дому.

Машина дяди Хазби тарахтела у обочины, несколько соседей стояло рядом, и мама садилась в нее с дорожной сумкой.

– Мама, ты куда?

– Мы с Ладо уедем на пару дней, – нервно сказала Зарина. – Слушайся Мадину и Алису, как отца с матерью! Чтобы я за тебя не волновалась, поняла? Папа уехал в командировку, я его там найду, вместе приедем домой. И Сармата привезем, нечего ему там околачиваться. Кушайте хорошо!

Зарина села в машину, Ладо выглянул из нее и показал Анико кулак.  Дядя Хазби рванул с места, и машина просвистела вверх по улице.

– Конечно, надо привезти мальчика домой, – воскликнула тетя Ревмира, жена Важи. – Нехорошо там стало, совсем нехорошо. Еще попадет в неприятности.

– Какие неприятности! – вскинул руку Хаим. – У женщин одно на уме – как своих цыплят к себе поближе прибрать. Парню двадцать лет, оставьте его в покое! – и он пошел к себе в дом.

– Аннушка, если что нужно будет, бегом заходи к нам, я все сделаю, – тетя Ревмира потрепала Анико за щеку и тоже побежала домой.

Хава, которая выглядывала из своих ворот,  покачивая на руках Лили, прошептала:

– Быстрее всего к нам зайди, Анико, мы ближе. Или позвони – Яша тебе всё принесет, что нужно.

– Спасибо, Хава. Не волнуйтесь, мама через два дня уже вернется, не пропадем.

– Конечно, не пропадете, дорогая, кто говорит, что пропадете. Просто так заходи в гости, а то давно ты уже не заходишь. Помнишь, раньше вы с Яшей каждый день вместе играли.

– Помню, Хава. Конечно зайду.

Анико побрела в дом. Поднялся сильный ветер, и тута перед окном комнаты «М» скрипела и наклонялась до самой стены.

В доме никого не было. В Музее валялся на пианино одинокий мужской носок, а в «Ж» словно прошел обыск: распахнутый шифоньер, кучка барахла перед ним, перевернутые постели. Анико постояла посреди комнаты, с отвращением глядя на предметы.

– Где же Мадинка? – она заглянула в ее закуток. Чисто, аккуратно и пусто.

Чудеса! В субботу придут сваты, а мама уезжает в Тбилиси. В Тифлис, как его стали теперь называть. И Мадинка ни черта не чешется. Может, Зураб уже передумал, вернулся к Этери?.. Алиска в школе, у них сегодня какая–то национальная лекция, придет доктор наук из НИИ, тоже Гаглоева…

– Что мне тут делать, – Анико повернулась и вышла. – Пойду тоже на лекцию – родственница, надеюсь, не выгонит…

Она поднялась на третий этаж, в кабинет истории, постучала и открыла дверь.

– Можно?

На нее посмотрела седая невысокая женщина в строгом костюме.

– Что там – ветрено? – спросила она.

– Да. – Анико пригладила волосы.

– А ты кто?

– Я Гаглоева, – Анико нашла глазами Алису, спрятавшуюся за спинами на последней парте.

 – Садись, племянница. Вот, – обратилась она к ученикам, – как я уже говорила, осетинские фамилии стали фиксироваться совсем недавно – в 18–19 веках. До этого сведения об общих предках передавались устно из поколение в поколение. Поскольку история наших фамилий еще относительно молода, нередко мы можем проследить ее  до самого начала, до первого человека, чье имя стали носить все его предки. Например, фамилия Гаглоевы происходит от общего для всех нас предка по имени Гагло. У меня издана книга, в которой изложена вся история нашей большой мыггаг*. Существует генеалогическое древо, и по этому древу мы легко можем найти точку пересечения ветвей нашей фамилии и обнаружить, кем в точности доводится мне посетившая нас юная барышня. Но в любом случае, кем бы мы друг другу ни доводились, люди с одинаковыми фамилиями не могут вступать в брак, ибо они считаются у нас близкими родственниками. Да, возможно, у русских, например, или англичан два представителя фамилии Ивановых или Смитов спокойно могут себе позволить стать мужем и женой. Но у нас другая ситуация. Мало того, мы даже не  можем вступить в брак с арвадалта*, представителями родственной фамилии, потому что это также ветвь, отделившаяся от нашего древа. Давайте подробнее рассмотрим, каким образом происходило это отделение. Могут быть несколько вариантов…

– Эй, барышня, – услышала Анико шепот Алиски за спиной. – Каким ветром тебя сюда занесло?

– Мама уехала в Тбилиси, – прошептала Анико.

– Ну и что? А ты зачем приперлась?

– Дома никого нет. Скучно.

– А где Ладо? Мадинка? Папа?

– Мадинка где–то шляется, а остальные уехали туда же.

– Гаглоевы! – сказал Эхнатон. – Что–то ветви на вашем генеалогическом древе сильно шумят. 

Анико повернулась к доске. Лектор нарисовала на ней пересекающиеся линии и круги с именами предков. Анико стало еще скучнее, чем дома, в разрухе.

– Выйти замуж за представителя своей мыггаг мне не грозит, – подумала она. – С фамилией Якоба мы никогда и нигде не пересекались, наверное… Хотя…

Она подняла руку.

– Да, какой у тебя вопрос, дорогая? – спросила лектор.

– Скажите пожалуйста, а могут ли быть родственными фамилии осетинская и какая–то другая, например, эбраэли*?

– Какой великолепный вопрос! – восхитилась доктор наук. – Просто великолепный! Я как раз хотела вам об этом рассказать. Конечно, эбраели нет, не могут, но, например, грузины, кабардинцы и даже  ингуши…

– А почему эбраели не могут, извините? – прервала ее Анико.

– Такого никогда не происходило. Никогда эбраели не роднились с осетинами, осетины не просили убежища у эбраели, никогда мы не принимали их фамилий, чтобы войти в их мыггаг. Хотя это такие же наши соседи, как грузины и кабардинцы, но, видите ли, это замкнутая, очень замкнутая национальная общность. Эбраели всегда жили обособленно, у них своя религия, свои обычаи, они не вступают в брак с осетинами – не потому что они кровные родственники, а наоборот – потому что они слишком далеки друг от друга. Но давайте вернемся к нашей теме, ибо у нас осталось мало времени.

– И что – совсем не было таких случаев? – спросила Анико.

– Да ты успокоишься или нет! – прошипела сзади Алиса.

Эхнтатон тоже смотрел на Анико сурово.

– Ммм… – задумалась лектор. – Я не слышала о таких случаях…

– Они невозможны?

– Теоретически так и есть – невозможны. Но в наше время, я полагаю, все меняется. Да, сейчас все может быть. Вы посмотрите, что делается в мире. Никто больше не сидит всю жизнь в своем  квартале или ауле, люди стали более независимы. Даже целые народы стремятся к независимости и требуют ее, требуют! А вы говорите – невозможны!.. Если кому–то это очень нужно, то правила можно изменить.

Прозвенел звонок. Эхнатон торжественно вынес из лаборантской и протянул лектору букет нарциссов и тюльпанов.

– Спасибо вам, Зинаида Давидовна, за эту увлекательную лекцию. История народа – это  история наших фамилий, как вы верно заметили. Мы должны знать ее лучше. Грузины вон носятся со своей, как курица с яйцом.

– Да, да! – хрипло воскликнула Зинаида Давидовна. –  А вы знаете, что грузинские историки ошибочно причисляют некоторые осетинские фамилии к грузинским. Надеюсь, что это их искреннее заблуждение. Хотя…  Да, спасибо вам за шикарные цветы! Проводите меня.

Она взяла палочку и ушла под руку с фараоном, продолжая что–то говорить ему снизу вверх.

– Влезла в чужой класс! – возмущалась Алиса. – Что–то раньше тебя не пугала возможность побыть одной дома. Даже наоборот.

– В этот раз все какие–то испуганные уехали. Даже про субботу забыли.

– А Мадинка?

– Я не знаю, где она. И мама ничего не сказала, только махнула рукой и добавила: «Надеюсь, уже украли».

– Украли? Вот здорово! Пойдем–ка поищем ее. Придут сваты, а ничего не готово! Не хватало еще опозориться на весь город.