38
– Давай договоримся: в Еврейский квартал я пойду одна, чтобы поменьше привлекать внимание, а к Азизе – вместе, – предложила Анико. – А портфель я пока оставлю у тебя.
– Ну если ты не хочешь меня брать, то иди одна, конечно, – сказала Лейла.
– Таким голосом партизаны под пытками говорили. Хорошо, пойдем вместе.
– Никакие мы не партизаны, просто мы сегодня устали на трудах, мы трусы шили. А ты иди на здоровье.
– Нет, без тебя не пойду, ни за что.
– Иди! Я уже переодеваюсь в халат. Вот!
– Идем в халате. Бери камеру.
– Еще что придумала!
– Тогда и я не пойду. Давай мне второй халат. Остаюсь у тебя. Я тоже трусы шила.
Лейла засмеялась. Она открыла свой шпонированный дворец и вынула плечики с летним халатиком в горошек.
– Годится?
– Это у вас называется халатик? Да вы не партизаны, а настоящие буржуины. Давай сюда.
Анико сняла школьную форму и зашвырнула ее на шкаф. Лейла ахнула:
– Там, наверное, пыль!
– Я не верю, что у вас где–то может быть пыль! А теперь оставь меня, женщина, дай отдохнуть после трусов.
Она развалилась на Лейкиной кровати, на атласном розовом покрывале, одетая в черный горошек.
– Боже… Ничего не надо, никаких тайн, никаких монастырей… Уйдите все, включите тишину.
– Нет, надо идти обедать. Мама куриную лапшу сварила. У нас такая машинка есть, которая из теста лапшу делает – знаешь?
– Не знаю и знать не хочу. Иди к своей лапше, дай умереть на этой райской кроватке.
– Ладно, лежи, я пока схожу к маме, дневник покажу.
– Дневник… Отличница несчастная…
Лейла вышла, тихо затворив дверь, и Анико закрыла глаза. Прохладное покрывало льнуло к телу. Она сняла гольфы, чтобы пятки тоже получили немного ласки…
– Аннушка, ты спишь? Вставай. А то мама уже ругается, что мы не идем кушать.
– Лейка! Который час?
– Три почти.
– Меня же Якоб ждет в три! Почему не разбудила?
– А лапша?
Но Анико уже схватила камеру и побежала на улицу, едва успев надеть босоножки. Если бы не эти три килограмма на плече, она бы домчалась за две минуты, а так – за пять. Якоб стоял под навесом «Лайлы» и разговаривал с каким–то Хоттабычем. Анико притормозила и прошла мимо них, делая вид, что просто гуляет и глубоко дышит пылью. Хоттабыч и принц проводили ее задумчивыми взглядами. Анико дошла до лавочки братьев Надиреишвили. Обычно она не посещала заведения для богачей (только с Алисой!), но девушка в красивом халате и с видеокамерой вполне может зайти в такое место. В темноте магазинчика притаились мыши со сверкающими глазами. Анико подошла поближе, и мышиные глазки стали бликами на золотых кольцах. Сколько разных колец! Можно выдать замуж весь город, включая Малусаг – даже на нее найдется кольцо.
– Какое хочешь? – снисходительно спросил Бен, младший Надиреишвили. – Можешь примерить.
– У вас нет такого, какое я хочу.
– Это у меня нет? Нет, вы слышали? – потрясенный Бен развел руками, обращаясь к своим экспонатам.
И Анико огляделась. На стенах висели зеркала, обрамленные витиеватыми рамами.
– Да я привожу золото из Москвы! Из Ленинграда! Из Тбилиси! И даже – из–за границы!
– Ну и что. А такого у вас все равно нет.
– Хорошо. Если окажется, что нет, я тебе его достану хоть из–под земли! Или сам сделаю. Между прочим, я потомок знаменитого цхинвальского ювелира Дедала!
– Грека? Который летал?
– Зачем летал! Чистокровного эбраэли! Ну? Какое тебе нужно кольцо?
– Волшебное.
– Чтооо? – Надиреишвили брезгливо отряхнул белые руки. – Я–то думал, ты уже повзрослела. Может, тебе еще золотое руно в придачу? Я сказками не торгую, у меня секретари обкома отовариваются!
– Вы обещали!
– Иди–иди! Рано тебе в мой магазин ходить!
В дверях Анико наткнулась на Якоба.
– Здравствуйте…
– Давай, до свидания! Приходи лет через пять со своей пионеркой, когда обручишься. А до этого не появляйтесь!
– Что это с ним? – удивился Якоб, когда они вывалились на горячую улицу.
– Это он не нам. То есть, нам, но не то, что он хотел сказать. Он не это имел в виду… то есть, он не то имел в виду… Что ты ржешь?
– Анико, ты похожа на Розалию, жену дяди Самуила. Она обычно вот так вылетает из всех магазинов. А вслед ей несутся проклятия. И блузка у нее такая же.
– Якоб, у меня вообще нет блузки, если ты не заметил.
– Да? А что это? Ну, платье. Правда, у нее размер немного другой… местами…– Якоб показал места и получил от Анико пинок видеокамерой. – Кстати, если бы Розалия надела юбку такой длины, Самуил сразу бы отправил ее к родителям.
– Якоб, меня пока некому отправить к родителям, кроме Индриса Ивановича, возьми камеру и пойдем уже по делу.
– Ну да. Интересно, как мы войдем по этому делу в дом? Если там нет входа.
– Якоб, он обязательно там есть, просто не с улицы. Надо влезть в соседний двор, и вход сразу найдется.
– Влезть к соседям, чего проще… Слышишь, там как раз тетя Ора и ее свекровь пытаются починить водяной насос. А в другом дворе столетняя Зилпа газету читает.
– Вот! Она нас и не услышит.
– Она – да, но их собака не только услышит, но и отобедает нами.
– Ты же говорил, что вам нельзя держать домашних питомцев.
– Это питомец? Посмотри на него!
– Смотри! – страшно повторил питомец, подходя к забору и вставая на задние лапы. – Я хозяин этого дома и этого квартала, и это кладбище над городом тоже моё! Моё! Моё!
– Ладно, ладно! – Анико перешла на другую сторону переулка. – Почему бы тебе не воткнуть в забор колья с черепами тех голов, которые ты откусил?
– Он не оставляет черепов, – перевел Якоб. – А теперь скажи, как нам пробраться в дом? Еще и с камерой.
– Ха–ха–ха! – прокатилось над заборами. – Кто рискнет?
– Слушай, чем они кормят эту тварь?
– Разве ты не видела? Она питается прохожими.
– Давай попробуем через тетю Ору. Пока они чинят насос.
– Я бы не сказал, что это менее опасный вариант, но… Можно зайти в гости.
– С ума сошел?
– Просто если мы зайдем и попросим рецепт маринованных артишоков, то увидишь – она полезет за ними в дом.
– Что такое артишоки?
– Такие маленькие тыквы. Она их выращивает и маринует, а потом хвастается всему городу.
Тетя Ора как раз объяснила своей свекрови, что она думает насчет самой концепции водяного насоса.
– Грязный язык, лашон а ра*, – осудила ее свекровь и ушла в дом.
– Идем, – Якоб открыл калитку.
Во дворе пахло теснотой. Нагретый воздух поднимался от старых круглых камней, вмурованных в землю. И где тут выращивать тыквы, пусть даже маленькие…
– Якоби, шени чири ме*! – обрадовалась Ора. – Какой ангел надоумил тебя зайти ко мне? Бабушка послала? Или мама? Нет? Конечно, нет, это был именно ангел. Который слышал мои мысли: надо скорее вернуть Эстер ее взбивалку. Наверное, она уже полгода не печет торты с тех пор, как она одолжила мне взбивалку. Мама, бросьте мне синюю коробку – она стоит на полке у холодильника! Да–да, бросайте. Спасибо. Это внук Эстер пришел! А это? Да, внучка. Только не знаю, чья. Вот, Якоб, держи взбивалку. И погоди минутку, я сейчас принесу для Эсти гостинец. Погоди, посади на скамейку эту внучку. Вот так. Я сейчас!
Ора метнулась в угол двора, подняла металлический люк и спустилась туда. Анико и Якоб подошли тихонько и заглянули в люк, но ничего не увидели. Вскоре показалась голова Оры.
– Вот хорошо, что вы подошли. Держите банку. Еще банку. Теперь отойдите, я вылезу. Вот так. Берите – это артишоки зеленые, а это желтые. Пусть попробует. И скажите спасибо за взбивалку. Ну, всего хорошего, приветы Эстер, Хаве, Абрахаму, Лилечке, Самуилу…
Они отнесли коробку в бабушкин двор и вернулись на улицу.
– Знаешь, у меня есть идея, – сказал Якоб.
– Я так и думала.
– Это почему?
– Когда у тебя есть идея, ты делаешь вот так, – Анико немного прищурила глаза и посмотрела в сторону белых вершин.
– Короче! Я думаю, надо спуститься в подземный ход и пройти по нему не прямо, а вправо. Там завалено камнями, и мы думали, что это был обвал. Но может быть, проход завалили специально, и если убрать камни, то мы попадем как раз в дом без дверей.
– Ты гений.
– Я в курсе. Кстати, у нас там керосинка припрятана и спички.
Завал из камней немного не доходил до свода подземелья. Камни покрывали песок и глина.
– И как мы это разберем? – Анико пнула булыжники.
– Осторожно. Тут нельзя брыкаться. Если посыплется вся эта куча… Лучше отойди вон туда и держи лампу и камеру, а я попробую снять верхние камни. Если я прав, то нам не придется раскидывать всю кучу, только самый верх.
Он вскарабкался под потолок, легко снял несколько кругляшей размером с детскую голову и скинул их на пол.
– Откуда здесь вообще взялись камни? – спросила Анико, разглядывая песчано–глинистые стены.
– Разве не видишь – это камни с берега реки. Они специально доставлены сюда, а не свалились сверху. Вот! Я так и знал – там дальше пустота. Ну–ка дай лампу.
Анико тоже влезла наверх. Якоб просунул голову и плечи в нору под сводом и протянул вперед руку с лампой.
– Ничего не видно. Я спущусь туда.
– Нет, Якоб! А вдруг там пропасть?
– Это маловероятно. Но ты права, сначала проверим.
Он скинул в темноту небольшой камень, и где–то за завалом послышался глухой стук.
– Ну вот! А ты – пропасть. Такой же коридор. Я пошел, а ты посвети мне.
Анико лежала на животе и светила вниз по склону, похожему на спину дракона. Якоб скользнул в нору и спустился на ту сторону.
– Все в порядке, давай мне камеру и можешь идти за мной.
Анико мелко дрожала не то от холода, не то от страха, но азарт приключений подталкивал ее вперед. На той стороне коридор уходил немного вниз и влево. Здесь было намного суше и уютнее, под ногами вместо песка оказалась булыжная дорожка. Якоб так быстро шел вперед, что лампу чуть не задуло. Вскоре дорожка круто взяла вверх и превратилась в ступеньки. Они привели к деревянной двери, запертой на висячий замок. Якоб сильно подергал его, замок давно заржавел, но держался крепко.
– Ну вот, все было напрасно, – Анико вздохнула и присела на ступеньку. – Видимо, когда он последний раз уходил из дома, то взял ключ с собой.
– Последний раз он уходил на кладбище.
– Значит, взял ключ в могилу. Он похоронен тут, на берегу?
– Да, бабушка говорила, что здесь. Но которая могила его – не знаю… Хотя… Я думаю, эта та, на которой сидит птица. Ну, в смысле на камне вырезана птица. Такие делали на могиле людей, который не оставили после себя потомства. А он точно не оставил, у него не было детей.
– Якоб, мы полезем в могилу?
– Что ты! Нет, конечно!
– Тогда зачем нам его могила?
– Да, ни к чему она. А знаешь, надо попробовать просто сбить замок. Сейчас.
Он сбежал вниз и на минутку пропал. От ужаса у Анико стали подниматься волосы на голове. Но Якоб скоро вернулся – с камнем.
– Попробую сбить. Отойди–ка подальше.
Он примерился, поднял камень и сильно ударил им по замку. С первого раза ничего не вышло, но с третьего дужка замка звякнула и отпустила челюсть.
– Ура! – воскликнул Якоб, подпрыгивая на месте. – Мы ломим – гнутся шведы! Всё, можно заходить!
Он уперся ногой в дверной косяк и открыл отсыревшую дверь. Снова появились ступени, теперь они закручивались спиралью между кирпичных стен и вели к второй двери, к счастью, не запертой. За ней оказался еще один вход в дом – лесенка спускалась сверху от круглого люка.
– А, это отверстие во дворе тети Оры, – догадался Якоб. – Ну, значит, мы идем прямо к ней в кладовую.
В кладовой было скучно. Аккуратно стояли на стеллажах банки с артишоками, ткемали, аджикой, вареньем… В углу – тяжелые бутыли с вином.
– Ну, куда теперь?
– Должна быть еще лестница и вход на верхний этаж.
Якоб взял у Анико лампу и влез на бочку, чтобы осветить потолок. Действительно, над верхней полкой стеллажа, над картонными коробками из–под сигарет «Ява» виднелся квадратный люк.
– А где мы возьмем лестницу?
– Они же как– то достают припасы с верхних полок – значит, должна быть и лестница. Смотри там внизу.
– Смотрю, но нету здесь лестницы.
– А вон что это железное у стены?
– Это… что–то похожее, но маленькое.
– Это же стремянка – разве нет?
– Какая еще стремянка?
– Ты не знаешь, что такое стремянка?
– Знаю. Это собака из мультика «Стремянка и Макарона».
– Хорошо, тащи сюда эту собаку и выдвигай ее ноги вверх.
– Как?
– Боже…
Якоб спрыгнул с бочки и сам удлинил стремянку. Она достала до самой верхней полки.
– Ну, полезли. Я пробую открыть люк.
Якоб взмок, пока пробовал. Крышку, видимо, не открывали уже давно.
– Яша, я положу камеру с лампой и залезу к тебе, толкнем вместе.
Анико вскарабкалась к Якобу по другой стороне стремянки, они встали друг напротив друга, скомандовали три–четыре и надавили на деревянную доску с кольцом. Она резко подпрыгнула. Анико от неожиданности повалилась вперед и зацепила ногой полку стеллажа. Коробки поехали по ней и слетели на пол, бесчисленные банки с консервами раскатились в разные стороны.
– Нет! – в ужасе кинулась к ним Анико.
Стремянка накренилась на бок и рухнула. Якоб ухватился за край люка и повис на нем, Анико с визгом соскочила на коробки. Стремянка упала рядом. Вдобавок Анико увидела, что стеллаж медленно отходит от стены и валится внутрь комнаты.
– Нет! – повторила Анико и бросилась на стеллаж, вытянув руки.
Ей удалось одновременно схватить пару трехлитровых баллонов с помидорами, начавших путь к пропасти, и придавить стеллаж к стене. Катастрофу, вроде бы, удалось предотвратить. Но Якоб висел. Анико еще раз крикнула «нет!» и кинулась к стремянке. Она подняла ее и подставила под Якоба.
– Уф… Спасибо тебе за помощь, – сказал Якоб. – Как только ты все успеваешь – и развалить, и собрать…
– Не возникай. Если бы не я, ты бы остался висеть на потолке.
– Интересно, и кто меня сюда подвесил…
Они оказалась в маленькой комнате с кривыми углами и узким окном. В ней стояли вплотную друг к другу пружинная кровать с коваными спинками и письменный стол, едва видный под стопками книг и рукописей. В потолок уходила труба от чугунной печки.
Анико прошла к печке и нашла на ней маленький чайник и разбитую чашку.
– Как можно было здесь жить? Эта комната размером с нашу ванную, – сказал Якоб. – Куда, интересно, он ходил в туалет?
– В ведро.
– В ведро?
– Ты не знаешь, как сходить на ведро? Вон, кстати, и оно стоит, по–видимому. Лучше его не трогать.
– Как в тюрьме.
– Ты был в тюрьме?
– Нет. Но мой дедушка был.
– Муж Эсти?
– Муж Симхи, мамин отец. Он там и умер, его расстреляли, вместе с другими восемью ребе*, – Якоб поставил лампу на стол и листал бумаги.
–Тогда откуда ты знаешь, как было в тюрьме, если он не мог тебе рассказать?
– Некоторые вещи можно знать и без рассказов, я просто откуда–то знаю. Смотри, видишь, почему эти рукописи никто не забрал?
– Что это? Древнееврейский? Или арамейский? Или грузинский?
– Ни то, ни другое, ни третье. Похоже, что человек писал каким–то шифром, намешанным из трех или даже четырех языков. А может, и больше. Тут попадаются еще и немецкие слова. Или это английские…. Или латинские…
– Давай попробуем расшифровать. Тут есть рисунки, они могут дать подсказку.
– Надо взять с собой несколько рукописей и дома посидеть над ними. Но вполне может оказаться, что это натуральные записки сумасшедшего.
–Такой четкий красивый почерк…
– Это еще ни о чем не говорит. Может быть красивый почерк, но никакого смысла в тексте. Почему этот мудрец не прославился в народе? Почему никто не знает его произведений? Возможно, именно поэтому: он писал бессмысленные тексты. Как сказал Маймонид – «Успех и неудача не являются делом беспричинным и случайным».
– Якоб, посмотри, какие красивые рисунки. Разве это не успех? Это похоже на космос и землю.
– Давай пока возьмем тетради, они хорошо сохранились.
– А книги?
– Да, и книгу. Одну. Все–таки нам никто не разрешал сюда влезать и что–то брать.
– Якоб, мы почитаем и вернем.
– Конечно, вернем. Пошли теперь, уже, наверное, часов семь. Надо еще убрать в кладовке.
Они вылезли через люк тети Оры. Было немного шума, когда они опускали его обратно, и с другой стороны дома раздался хрип антипитомца.
– Скорей бежим, а то он сейчас весь квартал разбудит!
Они перелезли через забор и притаились за ним. Но квартал, очевидно, привык к охраннику – никто не стал проверять, в чем дело. Мирно светились в окнах голубые экраны. Анико и Якоб пошли домой, нагруженные камерой и макулатурой из старого дома.
Одну из рукописей Анико забрала к себе – ту самую, с рисунками космоса и земли.
– Я обязательно ее расшифрую, причем, раньше Якоба, – сказала она себе и на ночь положила ее под свою подушку (сил почитать уже не осталось).
Утром она очнулась от сна, который едва не утащил ее за дно безжизненного озера. Нежное облако песка стало втягивать ее голые ноги с удивительной для песка силой. Она вырывалась вверх, к далекому солнцу, еле видному за толщей мутной воды, но задонье тащило с равномерностью механизма и утянуло уже по пояс, как вдруг перед глазами стала тонуть рукопись из–под подушки. Она открылась на одной из страниц и непонятный текст пошел раскручиваться галактикой. Слова прояснялись и складывались в предложения, обладавшие силой более мощной, чем зыбучее дно. Стих звучал в ушах и вырывал из плена, выталкивая к солнцу. Рукопись вращалась с бешеной скоростью, заняла собой все мировое пространство и наконец Анико вынырнула из воды посреди озера. На берегу стоял Якоб, маленький, худой, как в шесть лет, и смотрел на нее. Анико повисла безо всякой опоры и вдруг поняла, что не умеет плавать, испугалась и проснулась. Она замерзла до того, что не чувствовала пальцев на ногах.
– Прости, Алиса, – Анико перебралась за шкаф, под одеяло к сестре, надеясь, что та не проснется.
– Закрой двери! – сказала во сне Алиса.
Анико понемногу согрелась. Не смотря на раннее утро, спать уже расхотелось. Она встала, закуталась в свое одеяло и пошла на гэлери вдохнуть осеннего сада. На перилах и свисающем сверху перце появилась изморось. Анико погладила ее пальцами. Айва покрыла свои бородавки белой пудрой. Но до нее было не достать.
– А дадут ли отопление, и когда его дадут – это вопрос, – раздался за спиной мамин голос.
Анико бросило в жар от испуга.
– Мама, ты почему не спишь?
– Увидела, как из комнаты вышел какой–то мешок, и пошла за ним. А что еще мне было делать? Вопить: мешок, ты кто такой? Я бы всех разбудила.
– Да, а у меня за спиной, значит, можно вопить – когда я задумалась о красоте наступающей зимы.
– Тебе красота, а мне страшно. Снова мои дети будут примерзать в собственном доме и болеть воспалением соплей. А отец пациентов палец о палец не ударит, чтобы пойти в исполком и пожаловаться на их морозильные батареи… Вот что я должна ему на это сказать?
– Скажи: «Вы не обязаны изменить мир, но вы также не имеете права отказаться от попыток делать все, что в ваших силах». Это написал один мудрец … ммм… какой–то раби…я забыла, какой.
– Вот сначала выучи, потом уже говори.
– Я?
– Ну а кто? Иди чай завари, а то у меня уже ноги обморозились.
– Чай для ног. Хорошо, иду…
После завтрака Анико так захотела спать, что у нее хватило совести оставить после себя грязную посуду и переползти из–за стола на кушетку. Мама и папа были заняты обсуждением субботней газеты и не обратили внимание на бессовестный мешок. Алиса сказала:
– Вот так надо делать, да? Тогда я тоже брошу все как есть и пойду спать, – она и правда встала и пошла из кухни.
– Че за дела? – удивился Ладо. – Забастовка?
– В воскресенье не бывает забастовок, – одернула его Алиса. – Это обычный бунт. Идем, Ладо, не двурушничай.
Но Ладо не успел отреагировать – Алиса споткнулась о кофр с камерой, который Анико еще вечером поставила возле кушетки, и вылетела головой в дверь. При этом она случайно отфутболила кота, который утробно рявкнул, скакнул и сбил шаткую табуретку с ведром воды. Кота окатило, он рванул с места, но лапы пробуксовали по мокрому полу, и ведро тоже упало на него. Цинковый панцирь издал космический звук и попер прямо на маму. К счастью, он не рассчитал и врезался в плиту, танк развалился, и кот кометой помчался по кухне в поисках выхода. Он нашел открытой дверь в коридор и сиганул через Алису, рассевшуюся на полу. Алиса взвизгнула, кот убежал. Мама и папа застыли за столом. Ладо покраснел и начал надуваться.
– Алиса, детка, ты вошла или вышла? – спросила мама.
Давид затрясся и прикрылся газетой. Ладо уже корчился под столом. У Алисы на щеке проступил отпечаток бамбучьих лап. Мама вскочила и побежала в аптечный чемодан. Она стала целиться в царапины пробкой от зеленки, но Алиса даже зарычала от такого святотатства.
– Зато не воспалится! – кричала мама.
– Я не пойду в школу с зеленой рожей!
– Я всё зеленое заклею бактерицидным пластырем!
– Лучше сразу убей меня!
Анико не увидела результата – пока мама оказывала первую помощь, она взяла камеру и выскользнула из кухни во двор.
– Поспала называется. Хоть бы Лейка была дома…
Но Кекнадзе уехали. Дом покоился под виноградом, солнечные пятна на стенах мерцали своей мраморной крошкой. Белка в изнеможении развалилась на террасе. Увидев Анико за калиткой, она подняла голову и пожаловалась на хозяев, которые снова оставили ее одну:
– И так каждое воскресенье!
– Зато мои дома…
Анико побрела к Якобу. А если и они уехали? Но даже если не уехали, это ничуть не лучше: Абрахам дома, Хава дома – неудобно заявляться с утра, они, может быть, еще в ночнушках… Видимо, придется спрятаться в курятнике. Кстати, можно сделать интересный фильм о жизни кур. Мы ведь ничего о ней не знаем. Как они разговаривают между собой, когда на них не смотрят люди. Как стараются понравиться петуху, как ревнуют, страдают от неразделенной любви…
– Ты из дома или домой, – Анико подняла голову и увидела Сослана, – в таком виде. Я упала с сеновала – тормозила головой. Надо подарить тебе расческу.
– Как ты думаешь, петух любит всех своих кур? Или только одну?
– Чего?.. Слушай больше этих кур ощипанных! У них столько яда под хвостом, что даже в суп не годятся! Они для меня именно куры! И пускай кудахтают, а ты уши не подставляй, нечего слушать глупости!
– Сос, ты о чем это?
– А ты о чем?
– Я вот с камерой в наш курятник иду, хотела снять передачу…
– В настоящий курятник? Что – кроме шуток?
– Ну да…
Сослан театрально закрыл свое лицо ладонью с растопыренными пальцами и задрал голову к небу. Потом он стал громко хохотать, раскидывая руки в стороны. Анико даже отступила от него на пару шагов. На миг показалось, что Сос – такой простой и милый мальчишка… Наконец Габараев успокоился и сказал:
– Давай свою камеру, я пойду с тобой, помогу сделать шедевр, которому позавидует Юрий Сенкевич.
Анико машинально послушалась. Какая–то ее часть все еще не могла проснуться. Минуту спустя она остановилась.
– А знаешь, Сос, я лучше поеду снимать в женский монастырь.
– Логично. Поехали, – он повернулся и пошел к вокзалу.
– Понимаешь, там Азиза в школу поступила, это же интересно…
– Практически так же, как в курятнике.
– А тебе не надо домой? Ты куда вообще шел?
– Это неважно. Работа есть работа. Только вот позавтракать не успел.
– А где взять деньги на билет?
– Не думай об этом.
– Ну… попробую.
Сослан полез прямо в автобус – без билета. Он остановился у водителя и что–то сказал ему на ухо. Шофер так широко улыбнулся, что Анико увидела его гланды. Он хлопнул Соса по спине и большим пальцем ткнул в салон.
– Идем! – Сос махнул рукой, и Анико тоже вошла – без билета, водитель на нее даже не взглянул.
Они сели на задние места, раскаленные под солнцем. Скоро автобус набился битком.
– Слушай, мне придется взять тебя на руки, – сказал Сослан. – Тогда мы сможем ехать сидя. А так придется уступить старшим и ехать стоя целый час.
– Значит, поедем стоя.
Анико встала возле открытой форточки, здесь было гораздо лучше, чем в печке на сидениях. Сос вскоре оказался рядом.
– Где камера?
– На полке. Подвинься ко мне поближе, заслоню, чтобы не толкали сзади. Да не бойся – лучше я тебя укушу, чем какой–нибудь уаиг.
– Интересно, чем это лучше, – пробурчала Анико.
– Тем, что мне не придется никого убивать. Давай, прячься в убежище. На войне как на войне.
Автобус ехал рывками. Водитель куда–то торопился, но ему постоянно мешали то пешеходы, то перекрестки, только светофоров он не замечал. Стоячие пассажиры то и дело падали, как пьяный слон. Они уже стали выражать претензии «не дрова везешь», но автобус наконец–то выехал из города и помчался без помех. Голову охватило ветром. Дорога рассекала холмы, покрытые чуть потеплевшими от осени лесами. Восклицательные тополя призывали проснуться и петь. Поэтому кто–то из сидячих запел махровым сельским голосом. Анико хмыкнула, но многие, как ни странно, подхватили эту народную–застольную.
– Давай пой, – подтолкнул ее Сослан и получил пяткой под коленку. Хорошо, что Анико была в кедах.
– Ах, ты так, – Сос наклонился к ней сзади и прихватил ее ладони, державшиеся за поручень под окном.
– Отпусти! – Анико дернулась, но ее держали очень крепкие наручники.
– Вы арестованы как общественно–опасный элемент.
Анико оглянулась на пассажиров. Они одобрительно поглядывали на воспитанных детей, уступивших места старшим. Может, думали, что это брат и сестра…
– Отпусти, мне жарко!
– Извинись!
– Ладно, извини. Доволен?
– Сойдет.
Сос отпустил ее руки и встал боком. Он сладко улыбался, глядя на нее.
– Перестань, а то я выйду и пойду домой!
Сос сделал зверское лицо.
– Так лучше?
– Да, так ты соответствуешь своей сущности.
– Я всегда соответствую своей сущности, просто она многообразная, как сама природа. Я не хочу ее ограничивать. Жизнь коротка, надо попробовать все, что в ней есть. Так что не жди от меня одинаковых поступков и однообразия. Только в одном я однообразен до тошноты – женщина у меня есть и будет только одна.
Анико стало страшно. «Зря я поехала с ним, зря. Хотя нет, это хорошо. Азиза посмотрит на него, и ей захочется вернуться домой. Как бы только заставить его подойти к ней поближе и посмотреть немного теплее. Что бы такое придумать. Спрятаться в туалет? А у них там в школе вообще есть туалет? Монашки же… Может, просто подставить ему подножку, чтобы он грохнулся, и Азизе придется его лечить. У них же наверняка нет медсестры. Ладно, разберемся на месте… »
На вокзале случилось какое–то ДТП, стояли машины милиции, и автобус долго не мог подъехать к остановке. Водитель боялся гаишников и никого не выпускал в неположенном месте. Солнце раскалило маленький автобус, и Анико умирала от жажды. Но говорить об этом боялась: Габараев наверняка проявит находчивость и найдет воду, но где он ее найдет – может, выпрыгнет в окно и сбегает в буфет? Или …
– Анико, ты пить хочешь?
– Нет, абсолютно не хочу.
– Точно? Ну смотри… А я хочу. Уважаемая, на дадите глоток сока? – обратился он к бабушке, которой уступил место.
– Конечно, ма кабул! – встрепенулась она и достала из сумки плетенную бутыль. – Как не дать. Бедный мальчик, стоишь всю дорогу. Только стакана у меня нет.
– Это поправимо. Анико, дай лист бумаги. Ну чего ты? У тебя есть, я знаю, ты вечно с собой блокноты таскаешь.
– В кофре с камерой, – буркнула Анико.
И откуда он знает про блокноты!
Сос достал из кофра тетрадь в клетку – в счастью, Анико успела написать там всего лишь первую строчку, которая ни о чем не говорила. Он выдрал одинарный листок и свернул из него кулек для семечек.
– Сыпь! – протянул он его бабуле.
– Ой, размокнет!
– Не успеет!
Женщина налила полный кулечек сока, и Сос поднял его над головой:
– За скорейшее окончание путешествия! – он залпом выпил, скомкал стакан и выкинул его в открытое окно.
– Как тебе не стыдно! – шепотом воскликнул Анико. – Сорить на улице!
– Да, я зарделся от стыда, видишь? – он похлопал себя по румяной щеке. – Спасибо, уважаемая, превосходное вино.
– Какое вино, что ты! Это сок!
– Был сок, но пока мы ехали… Только никому не говорите, а то сейчас весь автобус будет просить…
Когда они вышли, Анико уже готова была бежать к реке и пить из нее. И ехать домой. Но Сослан спокойно направился к милиционеру и попросил показать дорогу к монастырю.
– К женскому? – усмехнулся милиционер.
– Как угадали? Хочу их сфотографировать для журнала «Огонек».
– Если нужен огонек, то тебе к другим девочкам, не к монашкам.
– Вы их просто недооцениваете.
Милиционер жирно захохотал и предложил подвезти. Всю дорогу они с Габараевым завывали, как демоны. Анико смотрела в окно, стиснув зубы.
– Как тебе не стыдно! – накинулась она на Соса, когда милицейская машина уехала, оставив их у ворот монастыря. – Говорить пошлости про священные места!
– Что же ты с нами поехала? Шла бы пешком по этой жаре. Или на такси. Нас бесплатно за пять минут довезли, благодаря моим пошлостям. Плюс знакомый мент – вдруг пригодится. Спроси лучше вон у этой, где школа. А то я еще что–нибудь не то скажу, опять будешь стыдить. А я пока тут во дворе поснимаю.
Анико подошла к черному догу без ушей, который собирал с земли опавшие чинарики. Услышав шаги, дог оглянулся и оказался юной послушницей. Она вскочила с улыбкой.
– Вы на экскурсию? Мы сегодня не работаем, а то бы я вам все показала.
– Воды, умоляю! – попросила Анико шепотом, чтобы Сос не услышал.
– О, бедняжка! Я сейчас принесу! – девушка побежала к зданию. Лапки у нее тоже были черные, упругие.
Анико оглянулась на Соса – он смотрел вслед послушнице с явным художественным интересом.
Вот если бы и Азиза стала такой гимнастически–ладной. Может, здесь такими и становятся?
Девушка вернулась с самой обыкновенной кружкой воды – не с золотой чашей, как ожидала Анико. Зато вода была слаще горного воздуха.
– Спасибо вам, ангел, – Анико поклонилась в пояс. Девушка засмеялась.
– На здоровье. Вы идите по этой дорожке прямо и потом направо в арку, там сейчас все будут, матушка Нино читает наставления.
– И школьницы тоже?
– Зачем школьницы? А, из школы. Да, я же говорю – все. А я уже домой.
– Разве вы не здесь живете?
– Нет, прихожу иногда помочь с разрешения матушки. Может быть, со временем и навсегда останусь.
– Зачем?
– Нравится мне тут. Чувствую себя свободной, как птица.
– Как это? Не может быть. Это же монастырь.
– Вот именно. Где же еще женщина может быть свободной? Ну, пока! – девушка–дог улетела свободной птицей.
Анико только сейчас заметила, что из кустов самшита торчит жерло видеокамеры. Сос вылез.
– Ты ее снимал?
– Ее тоже. Но главное – тебя. Твое лицо, когда ты удивляешься, похоже на кошку в ночи.
– Ты слышал, где женщина свободу находит – от таких, как ты!
– Ну, если это свобода, то я – Валентина Терешкова. Идем, где твоя жертва?
– Прямо и направо в арку.
В тенистом дворе между крепостной стеной и виноградником сидели на скамейках женщины в платках и шалях. Наставница наставляла, как надо правильно готовить церковное вино. Женщины выглядели буднично и скучно.
– Ты спрячься пока, – попросила Анико Соса. – А то увидят камеру – разбегутся.
Она вышла из арки. Матушка Нино обернулась и замолчала. Анико попросила:
– А можно Азизу на минутку?
– Кого?
– Это ко мне, – в заднем ряду поднялась черная фигура с белым лицом.
– К тебе, Аспироза? Ну, выйди, хорошо…
Анико невольно хрюкнула, услышав имя, но сделала вид, что закашлялась. Азиза подошла к ней, еще более чужая, чем в прошлый раз. Они удалились подальше за арку, под огромный дуб.
– Зачем ты здесь? – спросила Азиза.
– Ты такая странная. Скучаю по тебе! И не только я – вот и решили навестить, снять тебя для наших, пусть посмотрят, а то все спрашивают – как там Азиза, где она, что она… У тебя имя изменилось?
– Да, я прошла обряд крещения и нареклась именем грузинской святой.
– Хорошо, нареклась так нареклась. Азизочка, расскажи, как ты тут, почему у вас все такие бледные? Вас не кормят?
– С чего ты взяла? Мы прекрасно питаемся. Все сами выращиваем, сами готовим. А бледные – так это потому, что косметикой не пользуемся.
– Ну так и я не пользуюсь, но я же не бледная. Да и ты раньше чуть розовее была.
– Черное одеяние оттеняет, а вообще это не имеет никакого значения. Главное, чтобы душа не бледнела.
– Азизочка, ну, тогда покажи нам, как ты тут живешь, где спишь, где…
– Кому это нам? С кем ты приехала?
– Я… Одна, – Анико вдруг поняла, что Сослан спрятался где–то поблизости и снимает с приближением.
– Грешно обманывать. Надеюсь, ты не с мамой?
– Нет, что ты! Как можно!
– С кем тогда?
– С оператором.
– Машинного доения?
– Азиза… Аспироза, ты только не сердись. Хотя ты и так уже сердишься, мне кажется. Мне нужен был оператор, я же не могу одна, понимаешь? Снимать на камеру, брать интервью, таскать эту камеру…
– Я не собираюсь давать вам интервью. Здесь вообще нельзя снимать, не разрешено, понимаешь? Так что забирай своего оператора и езжай домой. А нашим передай, что я умерла. По крайней мере, для мира.
– Возвращайся, Азиза! Ты такой веселый, добрый, смелый человек, с тобой было интересно, ты всех согревала, даже если лупила слегка. Правда! Весь класс так говорит! На фига тебе этот монастырь! Правда, эта черная косынка тебе идет, и эта длинная юбка тоже. Но их можно и дома носить, если тебе нравится. В них можно народные танцы танцевать – грузинские. Знаешь, я…
– Заткнись, Аннушка. Ты мирская до мозга костей. У тебя другой взгляд. Люди идут в монастырь для того, чтобы полностью отдать себя Богу, думать только о нем, любить только его, служить только ему и через него – всему человечеству. А не для того, чтобы носить то, что им идет. Это до тебя дошло?
– Кончено, Ази..спирозочка. Ты сейчас похожа на египетскую царицу. Или жрицу.
– Тьфу ты. Ничего не дошло. Ну, если ты обещаешь ничего не снимать, то я тебе покажу опочивальню и классную комнату.
– Ура!
– Только быстро, а то я все пропущу.
– Бежим!
Анико была уверена, что Сослан тоже побежит и спрячется где–нибудь под окном опочивальни. Но как только они с Азизой рванули по дорожке, сзади послышался короткий крик и треск ветвей. А потом – протяжный стон. Азиза развернулась на ходу, Анико врезалась в нее и тоже застонала.
– Кто это там? – шепотом спросила Азиза.
– Он, наверное, на дерево влез, идиот…
– Кто? Твой оператор? Он что – подсматривал за нами?
– Ази..спироза! Скорей, мы должны оказать первую помощь. У вас есть медицинская аптечка?
Из кустов вывалился Сослан. Он держался за плечо и раскачивался. Анико кинулась к нему, Азиза – наоборот, шарахнулась назад.
– Сосик, что с рукой? Пусти, дай я посмотрю. Ты свалился с дерева? Ну, покажи, я не буду трогать, только посмотрю!
– Все в порядке, Анико, – сказал Сос, опускаясь по–турецки прямо посреди дорожки. – Посижу немного…
Анико даже сама удивилась своей жалости к этому босяку. Она взяла себя в руки и вспомнила о деле.
– Аспироза, надо помочь пострадавшему.
Сос удивленно уставился на Азизу.
– Ну, Азиза, беги скорее за льдом. Надо сделать компресс.
– У нас нет льдов.
– Тогда хотя бы помоги отвести его в дом, надо посмотреть плечо – вдруг вывихнул.
– Да ничего я не вывихнул, – начал Сос, но Анико незаметно двинула его кулаком в спину. – А может, и вывихнул. Дико болит.
Он еще немного постонал и покачался, и Аспироза не выдержала. Она смиренно наклонилась к нему и потянула вверх за локоть. Анико отошла на несколько шагов и позвала их:
– Сюда, сюда, вот сюда идите! На меня…
– По–твоему, мы ослепли? – грозно спросила Азиза.
– Иногда при сильном ударе головой человек теряет зрение.
– Я пока еще не ударялась головой.
– Как знать. Ты могла забыть об этом…
– Гаглоева, лучше помолчи.
В спальне стояли четыре кровати, аккуратно застеленные старыми байковыми одеялами и украшенные оторочкой из белой простыни.
– У вас тут красиво. Совсем как в больнице, – сказала Анико.
– Давай на мою кровать, – Азиза усадила Соса. – Сейчас открою шторы.
Сослан, совсем обнаглев, повалился на подушку и закинул ноги на покрывало! Анико хотела шепнуть ему про стыд, но Азиза уже увидела это безобразие. Она еле заметно усмехнулась.
– Что, голова кружится?
– Да, немного. Слабость какая–то…
– Я позову матушку, она умеет врачевать.
– Нет, не надо, я уже пришел в себя, – Сос вскочил.
Но тут же схватился за плечо и охнул. Видимо, он действительно пострадал.
– Осмотри его, Аспироза, – попросила Анико.
– Сама осмотри. У меня зрение пропало от удара. И память.
Анико вздохнула и приступила к осмотру. Сослан снял с себя рубашку и предстал перед девочками с голым торсом. Анико покосилась на Азизу – та стояла скрестив руки с абсолютно равнодушным выражением лица. И правда служит Богу! Анико потрогала плечевой сустав пациента. Он немного распух.
– Ну–ка подвигай рукой туда–сюда.
– Сам не могу. Подержи меня за плечо, а то не двигается.
– Слушай, если ты не можешь двигать рукой, то придется вызвать скорую, потому что это симптоматика перелома.
– Ну, если симптоматика, то ладно, – Сослан пошевелил рукой и даже поднял ее вверх. – Двигается. Но сильно болит.
– Мой диагноз – сильный ушиб, но вывиха или перелома нет, – сказала Анико и обернулась к Азизе, – вы как считаете коллега?
Но Азиза исчезла.
– Эй, коллега! Она прямо как призрак испарилась.
– Можно опустить руку?
– Да.
Сослан медленно опустил обе руки за спину Анико и резко прижал ее к себе. Она взвизгнула и толкнула его, раздался ужасающий вопль потерпевшего. Сос побледнел и снова стал откидываться на подушку. Анико отошла от кровати.
– Вы с ума сошли? – Азиза вернулась. – Здесь нельзя орать. И мужчинам сюда нельзя. Если вывиха нет, то уходите. Вы меня подводите!
– Под монастырь! – Анико вдруг стала хохотать.
Сос поплелся к выходу. Когда он проходил мимо Азизы, она сказала, не глядя на него:
– Ты рубашку забыл.
– Вот! – уличила ее Анико. – А говорит, зрение пропало!
– Уходи, – злобно произнесла Азиза.
– Ухожу, – буркнула Анико. – Подруга называется. Воды не допросишься.
– Никто не просил воды.
– Льда не допросишься.
– Убирайся к черту!
– Ты не имеешь права говорить это слово!
– Тогда в жопу!
– Ну, в жопу еще ладно. Здравствуйте, матушка. Мы уже уходим. До свидания!
– До свидания, – ответила женщина, вошедшая со двора.
Анико и Сос быстро ушли по дорожке в сторону ворот. По дороге Анико пришлось залезть в куст и найти там камеру.
– Неужели она разбилась! Лейла убьет и меня, и тебя, и Азизу, и матушку…
– Вот зверюга…
– Может, не убьет, но я сама отравлюсь, если мы ее разбили.
– Да ничего с ней не случилось, она упала мне на плечо, это я разбился, а она – нет.
– Мне тебя очень жаль.
– Че – серьезно?
– Ну, чисто по–человечески.
– А у меня завтра День рождения. Придешь? Чисто по–человечески.
– Нет.
– Большое человеческое спасибо.